— Бумагу, Моллой.
Печально улыбнувшись, ростовщик вынул бумажник. Из него торчало множество испачканных документов; некоторые из них смялись, и Моллою пришлось разглаживать бумаги.
— Вы прекрасно подходите для нашего занятия, мисс Чейз. Жаль, что вам приходится целый день сидеть дома, расписывая ширмы.
Юная дама снова ничего не ответила — она пристально наблюдала за тем, как ростовщик хмуро роется в бумагах, доставая нужный документ из середины засаленной кипы. Он положил вексель в руку Сьюзан. Мисс Чейз по-прежнему не отводила глаз.
— А там отмечено о выплате процентов?
С минуту Сьюзан беспомощно разглядывала цифры, а затем, перевернув бумагу, сказала:
— Да, вот тут, мисс Чейз.
— Очень хорошо.
Разместив деньги в бумажнике, Моллой снова положил его в карман, располагавшийся прямо над сердцем, и ласково погладил его.
— Приятно вести с вами дела, дамы. Юному Грейвсу повезло иметь таких друзей.
Склонив голову набок, Сьюзан поглядела на ростовщика.
— А у вас теперь тоже есть друзья. — Он улыбнулся, с любопытством ожидая объяснений. — Шиллинги. Вы сказали, что они — ваши друзья.
Моллой рассмеялся — резко и отрывисто.
— И вправду говорил, ягодка, и вправду говорил!
Рукой он слегка коснулся полей своей засаленной шляпы и, посвистывая, двинулся по улице прочь.
Мисс Чейз присела на корточки — так, чтобы глядеть Сьюзан прямо в глаза.
— Скажи мне, милая, пока мы одни. Ты улучила момент и что-нибудь рассказала Джонатану?
Казалось, самостоятельность и сила, только что переполнявшие Сьюзан, куда-то испарились. Она очень грустно взглянула на мисс Чейз.
— Да, и он сказал, что мне придется учить французский!
Мисс Чейз рассмеялась гортанным музыкальным смехом, затем выпрямилась, на мгновенье прижала девочку к себе и повела ребенка в дом.
IV.3
Краудер шевельнулся и застонал. Стук в парадную дверь и без того разбудил его, а тут еще раздались голоса. Слушая их вполуха, анатом выбрался из постели и начал одеваться; он так старательно стряхивал обрывки слишком короткого сна, словно они и вправду могли упасть на половые доски его комнаты. Краудер замер. Он мог бы поклясться — за дверью только что заскулила собака. Анатом потряс головой и потянулся за сорочкой. Бдения у постели больного утомили его. Кости чувствовали свой возраст.
— Конечно же, он спит, девушка! Он и после рассвета сидел у постели Картрайта. Но мне нужно его видеть, и ты должна разбудить его.
Голос принадлежал Майклсу. Затем кто-то снова заскулил. Без сомнения, он привел с собой собаку. Краудер слышал, как служанка попыталась возразить еще раз, однако ее слов разобрать не сумел.
— Ох, поди же и позови его, Бетси, ради Бога! Иначе я перестану давать твоему отцу кредит в «Медведе» и расскажу, в чем причина! Вот увидишь!
Высокий женский голос произнес еще одну невнятную фразу.
— Нет, не надо провожать меня в библиотеку, спасибо! За кого ты меня принимаешь? Я подожду в коридоре. Ступай же разбуди его, пока я окончательно не потерял терпение!
Открыв дверь своей спальни, Краудер бросил взгляд вниз, в коридор.
— В этом нет необходимости, Майклс, вы уже сами все сделали. — В голосе анатома чувствовалась улыбка, однако его лицо тут же посерьезнело, стоило ему встретиться взглядом с посетителем, стоявшим внизу, на каменном полу полутемного коридора. — Что стряслось? — Краудер начал спускаться вниз по лестнице. — Принеси, пожалуйста, кофе, Бетси. В кабинет.
Майклс бросил встревоженный взгляд на собаку, которую он держал возле себя на коротком кожаном поводке. Черная псинка — сука, с седоватой шерстью у морды.
— Я ведь с собакой, господин Краудер.
— Не имеет значения.
Краудер толкнул одну из дверей, расположенных по левую сторону коридора, и позволил Майклсу войти первым. Затем, приблизившись к ставням, впустил в комнату свет летнего дня. А потом обернулся. И Майклс, и, судя по всему, собака, разинув рты, разглядывали кабинет.
Перед ними открылось радующее глаз, просторное помещение, отделанное крашеным деревом. У предыдущих жильцов здесь располагалась столовая, однако Краудер не устраивал у себя приемов, ему нужно было место для работы. У задней стены он велел установить полки, на которых помещались самые ценные, по его мнению, книги и препараты. Посреди зала стоял длинный грубо сработанный стол, отполированный до блеска благодаря бесконечным отскабливаниям и отмываниям; такие столы обычно встречаются на кухнях лучших домов. На нем были разложены инструменты анатома. В дальнем конце комнаты, под несколькими латунными канделябрами, стояла конторка, на которой лежали забытые Краудером записные книжки. Но больше всего Майклса привлекли препараты. Они были плодами почти десятилетия научных занятий и старательного коллекционирования. Краудер, как и прочие люди, располагавшие временем и средствами, частенько посещал аукционные залы Лондона и Европы, однако покупал он не искусство в итальянском стиле и не мраморные фрагменты античной эпохи, он приобретал органы человеческого тела, заключенные в тяжелые склянки со спиртом; в них вводились разноцветные смолы, дабы продемонстрировать разнообразные сосуды и формы, свойственные нашему организму, а также подчеркнуть причудливые капризы развития, открытые взору для постижения и изучения, словно неизвестные тексты. Взгляд Майклса скользил по полкам.
— Что это? — Он указал на тонкий рисунок человеческих легких, изумительный пример работы препаратора. Капилляры, по которым воздух через кровь попадает в организм, напоминали голые ветви деревьев в безветренный день — ошеломляюще многосложные и тонкие, словно кружева.
— Легкие молодого человека из Лейпцига.
Рука Майклса лежала на груди — он ощущал, как грудь вздымается и опадает под его ладонью.
— Красиво, — похвалил трактирщик.
Улыбнувшись себе под нос, Краудер поставил кресло к столу, занимавшему центр помещения.
— Садитесь, пожалуйста.
Открылась дверь, в комнату вошла Бетси и принялась расставлять на столе между двумя мужчинами предметы из кофейного сервиза. Пока девушка ставила чашки, нога Майклса прямо-таки подпрыгивала от нетерпения. Видимо, собака была не так сильно встревожена, потому что, широко зевнув, свернулась под креслом трактирщика и положила морду на передние лапы. Бетси ушла, по-прежнему стараясь не глядеть на полки, а когда дверь за ней закрылась, Краудер произнес лишь одно слово:
— Итак?
Сжав правую руку в кулак, Майклс стукнул ею по ладони левой.
— На кухне у Картрайта полнейший разгром.
Краудер подался вперед.
— Бог мой! А ваша супруга? А Ханна?
