— Благодарю вас, — молвила Харриет.
— Не стоит благодарности, госпожа Уэстерман. Вы пришли в себя?
— Нет. — Она пристально смотрела перед собой, словно пытаясь вселить в свой разум образ собственного дома и выгнать образ соседского. — Какие ужасы, Краудер! У меня от них голова идет кругом. Как может человек находиться в таком состоянии и тем не менее жить?
Краудер покрутил свою трость между ладонями. Ее наконечник со скрипом погрузился в землю возле их ног, усеянную листьями и обломками веток.
— За ним прекрасно ухаживали — во всяком случае до недавнего времени. Александр прислал хорошую сиделку. Сомневаюсь, что есть много врачей, чьими стараниями он прожил бы столь долго.
— Но его ум… Неужели вы полагаете, будто с ним и вправду можно сообщаться?
— Тело не всегда отображает обитающий в нем ум или подчиняется ему. Полагаю, он осознает себя и свой недут. Во всяком случае, порой.
Харриет содрогнулась и подалась вперед, подперев подбородок ладонью.
— Что обозначает этот медальон, как вы думаете? — поинтересовалась она. — От всех его возлюбленных…
— Я рассказывал вам о подозрениях сквайра, касающихся смерти молодой девушки.
— Несомненно. Он и вправду выглядит безделицей, какую могла бы носить девушка этого возраста. К тому же относительно бедная. Я даже не могу вообразить, чтобы женщины, с коими лорд Торнли был когда-то связан, могли носить нечто иное, кроме золота.
— Кто был мировым судьей в те времена?
Харриет повернулась к анатому.
— Представления не имею. Это произошло, должно быть, лет тридцать назад.
Краудер вынул трость из маленькой ямки, образованной ее наконечником, и принялся проделывать новую выемку.
— Вероятней всего, сорок, я полагаю. Однако если его семейство добросовестно хранило документы…
— Неужели такая древняя история может соотноситься с тем, что происходит теперь?
Краудер вздернул брови.
— Госпожа Уэстерман, с вашей стороны было бы любезнее не называть историю, происходившую в годы моей жизни, «древней». — Харриет, хоть и нетвердо, но громко расхохоталась. Анатом с удовольствием продолжил: — Я поразмышлял над тем, что Хью сказал о вине, лежащей на его семействе, а также о медальоне и тех ранах. И задался вопросом: может, его привлекли к ответственности за некие прошлые деяния? Так что если мы не в силах устремиться вперед, нам нужно вернуться назад. Вероятно, та смерть точно затяжной узел на веревке. Если мы распустим его, все остальное разъяснится само собой.
Дом сэра Стивена Янга уже начал обнаруживать следы запустения. Бывший мировой судья умер в подобающем возрасте и вследствие естественных причин примерно двадцать лет назад. Его сын и наследник, как говорили, был несколько чудаковат.
Служанка, впустившая их в дом, похоже, не привыкла к посетителям, а потому отнеслась к ним так, как епископ мог бы отнестись к говорящему льву: с любопытством, но в лучшем случае несколько неуверенно. Их спешно проводили в салон, который оказался пыльным и непроветренным, с неуклюжей и щербатой меблировкой; на стенах, в тех местах, куда падало солнце, краска была усеяна пузырями и выцвела, в других же — покрылась копотью и грязью. Ждать им пришлось недолго. Вскоре дверь шумно и суетливо распахнулась, и в комнату ввалился мужчина примерно Краудеровых лет. Он был на удивление невысок, но делал себя еще ниже, наклоняя голову и сутуля плечи. Его парик, казавшийся скорее желтым, сидел косовато, а обшлага кафтана покрывали странные пятна. Впрочем, его энергия ощущалась сразу же — похоже, радость от прихода гостей овладела им почти безраздельно. Про себя Харриет решила, что все это немного напоминает приветствие восторженного крота. Сощурясь, мужчина глядел на посетителей сквозь изрядно запачканные очки и радостно морщил нос, словно пытался опознать их скорее при помощи обоняния, чем посредством зрения.
— Я так рад, так рад! Такие замечательные гости! Надеюсь, вы простите, что я принимаю вас в таком доме. У меня не хватает на него времени! И глаз. Это всего лишь оболочка! Его сердце — моя работа, а для нее мне не нужны салоны. — Говоря, он быстро кивал.
— Вы очень добры, что приняли нас, сэр.
Харриет протянула ему руку. Мужчина уткнулся в нее носом.
— Это честь для меня. Когда я услышал, что великий господин Краудер в моем доме собственной персоной… такая радость! Так приятно познакомиться с коллегой-натурфилософом, исследователем вселенской красоты Божьего творения. — Он повернулся к Краудеру. — Полагаю, сэр, вы знаете мое имя из публикаций, касающихся жуков здешних мест? Вы разыскали меня, чтобы узнать об этом предмете немного больше?
Мужчина продолжал ожесточенно кивать, и Харриет поняла, почему его парик, должно быть, всегда сидел криво. Она ничего не могла поделать — ей нравился этот маленький человечек, и Харриет надеялась лишь на то, что и Краудер будет добр к нему. Она не перенесла бы, если бы ее крота раздавили, словно один из предметов исследований. Однако ей не стоило опасаться этого. Похоже, Краудер пребывал в великодушном настроении.
— Я пришел сюда вместе со своим другом по двум причинам. Для меня было бы честью больше услышать о вашей работе. — Сэр Стивен снова радостно сморщил нос. — Однако я также хотел бы знать, не можете ли вы помочь нам с одним делом, касающимся древней истории.
Харриет прикрыла рот рукой, стремясь спрятать улыбку, а сэр Стивен часто заморгал, сцепляя и расцепляя руки, затем резко склонил голову набок. Парик не сумел вовремя последовать за столь быстрым движением, и ему пришлось, спотыкаясь, нагонять голову, словно пьяному поклоннику — полную жизни танцоршу.
Краудер откашлялся.
— Я полагаю, ваш отец примерно сорок лет назад был мировым судьей в этих краях, и мне хотелось бы узнать, не сохранилось ли у вас каких-либо его бумаг, касающихся того времени? Есть дело, о коем мы с радостью узнали бы несколько больше.
— О да! — Сэр Стивен снова закивал. — Мой отец старательно вел записи. Все они в его библиотеке. Я намереваюсь в будущем отослать их куда-нибудь. Однако что-либо, не относящееся к моей работе… У меня никак не находится времени уделить этому внимание.
Краудер поклонился.
— Я, конечно же, понимаю вас.
Сэр Стивен воссиял, упиваясь чувством общности взглядов. Краудер, казалось, немного подумал, а затем предложил:
— Возможно, если вы позволите, госпожа Уэстерман может проглядеть бумаги, а мы тем временем немного поговорим о вашей работе.
Кивки достигли невероятной интенсивности, и Харриет начала опасаться, что парик вовсе слетит с головы сэра Стивена.
— Конечно, конечно. Я велю Эстер принести вам чашечку какого-нибудь напитка, моя дорогая. — Он улыбнулся Харриет, и дневной свет выхватил пятна на его очках, затем, повернувшись к анатому, хозяин дома заметил доверительным шепотом: — Боюсь, прекрасный пол не всегда понимает очарование естественных наук.
