Справа от него раздался крик. Развернувшись, он увидел молодую женщину, простоволосую и взъерошенную, с младенцем на руках; она пронзительно вопила, глядя на крышу захудалого домишки, который располагался на другой стороне площади. Строение было окутано дымом и словно бы изгибалось в оранжевом пламени.
— О Боже! Куда же я пойду! Куда же я пойду? — кричала она, пока двое мужчин, чьи синие кокарды еще можно было разглядеть в отблеске огня, выбирались из ее дома. Один грубо пихнул ее в грудь, и женщина растянулась на мостовой.
— Вернешься в Рим, блудница! — воскликнул он, поворачиваясь, чтобы посмеяться вместе со своим товарищем. Женщина покрепче обхватила ребенка руками, качаясь из стороны в сторону.
Сьюзан высвободила руку из хватки мисс Чейз и побежала к женщине. Девочка сунула ей свой маленький кошелек.
— Возьмите! Найдите безопасное место.
Женщина подняла глаза и перекрестилась, затем сказала, всхлипывая:
— Благослови вас Бог, мисс! Но спрячетесь ли вы сами?
— Да, в Графском дворе. Однако всем нам придется уйти отсюда.
— Сьюзан, ради всего святого, встань! — закричала мисс Чейз.
Женщина кивнула.
— Я уйду, — торжественно пообещала она. — И больше никогда не вернусь сюда.
Мисс Чейз подняла девочку на ноги и потащила вперед.
— Сьюзан, идем сейчас же. Больше никогда не отпускай меня!
Сьюзан посеменила рядом с ней туда, где, наблюдая за толпой, их ожидали двое мужчин.
— У нее младенец, мисс Чейз! — задыхаясь, проговорила девочка.
Грейвс оглядывался в темноте.
— Хорошо, Сьюзан, — сказал он. — А теперь пойдем. — Он заметил, что Клоуд вздрогнул. — Что случилось?
— Ничего. Я не знаю. Идемте.
Краудер распахнул дверь своего дома чуть позже полуночи, зажег свечу, которая дожидалась его в передней гостиной, и понес свет в кабинет. Там его поджидало письмо. Он прочитал текст, держа лист бумаги за краешек, словно опасаясь, что ему на пальцы может попасть яд, а затем аккуратно положил его на стол. Придвинув к себе свежую бумагу, Краудер принялся писать, занося наблюдения о каждом теле, как если бы он осматривал их для собственного интереса или выставлял на суд своих коллег. Затем, снова заточив перо, анатом принялся записывать все, что они с Харриет знали об обитателях и истории замка Торнли. Краудер воображал, что его слова образуют своего рода разрастающуюся паутину, и пытался сделать так, чтобы связи между людьми и событиями обернулись нитями и ячейками этой сети, обрели определенную форму. Он полагал, что в центре всего Уикстид, однако тот, похоже, лишь стоял посреди паутины с грозным видом, и ни одна из сплетавшихся вокруг нитей не касалась его. Прямое отношение к нему имели лишь бутылка и обрывок вышивки, что вполне объяснимо, однако Пейшнс уже уехала.
Краудер поднял взгляд и перевел его на высушенную черную руку, повернутую вниз пальцами, которая стояла на его шкафу с препаратами. Она была черной от смолы, однако вены и артерии, питавшие ее при жизни, и мышцы, дававшие ей возможность двигаться, были выделены синим и желтым воском. Когда эти мышцы сокращались, рука превращалась в кулак. На мгновение анатом расправил собственные кисти, а затем принялся перечитывать записи. Где же следует надавить? Какое движение заставит паука в ярости подпрыгнуть, закружиться и повеситься на нитях собственной паутины?
Здесь улицы были тише. Они отступали перед полями, что тянулись вдоль Новой королевской дороги к Кенгсинтону. У Дэниела онемела рука, которой он поддерживал Джонатана; молодой человек автоматически следовал за двигавшимися перед ним силуэтами и считал шаги. Он вспомнил о госпоже Уэстерман и мисс Тренч из Кейвли, и ему стало интересно: что бы они подумали, увидев его сейчас, когда он, весь в саже и дорожной пыли, нес на своих руках наследника богатства и роскоши? Клоуд надеялся, что они подумали бы о нем лишь хорошее. Дэниел оступился и упал, больно ударившись о мостовую. Толчок пробудил Джонатана от дремы, сморившей его полчаса назад. Ребенок зашевелился и удобнее обхватил руками шею Клоуда. Дэниел рос без младших братьев и сестер, а потому ощущение полнейшего доверия, с коим мальчик обнимал его, было абсолютно новым. Он начинал завидовать мужчинам, уже имевшим собственных детей. Джонатан что-то пробормотал.
— Что такое, Джон? Я не слышу тебя.
— Я спросил: вы видели замок Торнли?
Клоуд улыбнулся во тьме.
— Видел. Впрочем, внутри я не был.
— Там есть лошади?
— Во множестве.
Мальчик удовлетворенно вздохнул, но вдруг его тельце напряглось.
— Вон там! — крикнул он.
Клоуд развернулся, вытащив нож из кафтана. Он слышал, как Грейвс помчался в их сторону. Джонатан сполз на землю, но остался рядом, под прикрытием правой руки Клоуда.
— Что такое, Джонатан?
— Я видел его, я уверен! В том конце улицы, где стоит фонарь.
Шум мятежа казался приглушенным и далеким; когда подхваченная легким ветерком ставня стукнула о раму, создалось впечатление, будто только что выстрелили из ружья. Грейвс приставил руку ко рту.
— Покажись, если осмелишься! — крикнул он.
Фонарь продолжал тихо колыхаться, но больше никакого движения на улице заметно не было.
Наклонившись к Дэниелу, Грейвс прошептал:
— Двигайся дальше со всеми остальными. Я подожду здесь, посмотрю, не преследует ли нас кто, а затем пойду за вами.
Не сводя глаз с участка улицы, расположенного прямо напротив него, Дэниел покачал головой.
— Нет. Ты знаешь эти дороги лучше меня, а кроме того — охрана не должна разделяться. Если нас преследуют и они проскользнут мимо тебя, то наши с мисс Чейз силы против того человека и его приятеля окажутся неравными, а это мне не нравится.
Грейвс продолжал сомневаться. Шагнув к нему, мисс Чейз с легкостью положила свободную руку на его предплечье.
— Он прав, Грейвс. И давайте двинемся по более людным дорогам. Это место слишком уединенно.
Ее прикосновение подействовало на Грейвса, словно заклинание. Он кивнул. Клоуд снова поднял Джонатана на руки и улыбнулся ребенку.
— Ты наш дозорный, мальчик мой. Не закрывай глаза и кричи, если увидишь что-то еще.
Мальчик слегка побледнел и крепче обнял Дэниела, но все же кивнул.
Издалека до них донесся звон одного из больших колоколов, знаменующий начало нового часа. Грейвс снова положил нож в карман кафтана и повернул в сторону Рыцарского моста.
— Час ночи. Идемте же, нам нужно торопиться.
VI. 2
Харриет услышала, как стоявшие в коридоре часы с медным звоном пробили час ночи. Все попытки заснуть казались глупыми — уже час ее мысли словно бегали по кругу. Спустив ноги на пол, она, вздохнув, подхватила пеньюар. В море Харриет никогда не страдала бессонницей. Какие бы волнения и печали ни преследовали ее, движение корабля всегда склоняло к отдыху. Даже теперь она просыпалась, по-прежнему ожидая услышать скрип шпангоутов и удары ветра — неумолчный разговор, который корабль и стихия вели между собой.
