Какой-то человек преграждает мне путь снаружи, со стороны улицы. Из-за его плеча выглядывает другой. Оба — здоровенного роста, покрыты запекшейся коркой черной грязи, будто бесы, вынырнувшие из ила.
Моя госпожа очнулась раньше, чем я.
— Я… мы ищем Елену Крузики.
— Зачем?
— Мой карлик мучается болями в животе, и Елена должна была навестить его сегодня утром. — Ее голос прозрачен словно стекло. Пусть она родилась в венецианских трущобах, но ей удалось возвыситься до того, что живет в пьяно-нобиле прекрасного дома.
— И чем она тебя лечит, грязный урод?
Работяга смотрит на меня в упор. Был ли он вчера на кампо? Если был, то, пожалуй, он еще узнает меня. Я разыгрываю слабоумного, принимаюсь стонать и хныкать, держась руками за брюхо.
— О, его бесполезно спрашивать. Увы, он дурачок, — нетерпеливо отвечает моя госпожа. — Так где она?
— Ее забрали.
— Забрали? Кто?
— Городская стража.
— Когда? За что?
— Сегодня, рано утром. За убийство и колдовство.
— Как! Что за нелепость? Ведь все знают ее как целительницу!
— Ну нет — только не соседи. Тут многие женщины говорят, она с дьяволом зналась.
Да, готов поклясться, я даже знаю, чей голос будет громче остальных в этом женском хоре. Будь Венеция построена, как любой другой город, мне кажется, местные сплетни были бы менее ядовитыми. Моя госпожа быстро схватывает здешний настрой и разворачивается к выходу.
— Что ж, похоже, нам придется искать помощи у кого-то другого.
— Пока вы не убежали… — Черный человек делает шаг в нашу сторону, и даже сильный запах лекарств отступает перед вонью канала, которой он весь пропитался. — Моя обязанность — записывать имена всех, кто к ней приходит. Для показаний на суде.
Я снова начинаю стонать и плотно сжимаю ноги:
— Госпожа!
Она смотрит на меня:
— Держись, Антонио! Должна вам заметить, синьор, если вы представитель церкви, то от вас как-то странно пахнет.
— А вы — если вы знатная дама, то вы очень далеко от дома, — возражает тот, и его ухмылка лишена какой-либо благосклонности.
— Мадонна! — ору я.
Фьямметта запускает руку в кошелек и достает серебряную монету. Потом, заметив второго человека, — еще одну. Это больше, чем такой работяга заработал бы, выгребая нечистоты на десятке каналов, и больше, чем он когда-либо ожидал нажить на своей хитрости. Это я вижу по его глазам. На самом деле это настолько большая сумма, что мы рискуем пробудить в нем алчность. И тогда я громко порчу воздух — чтобы не оставлять ему время на раздумья, иначе он еще вздумает повести двойную игру.
— Ах ты, мерзкая мартышка! Убирайся отсюда — убирайтесь оба!
Он отходит в сторону, и Фьямметта проносится мимо грязных работяг, точно корабль на полных парусах, а я поспеваю за ней маленькой шлюпкой.
Я старательно хромаю по улице, продолжая мучиться притворной болью в брюхе. Мы идем к лодке через кампо, избегая канала, и я бросаю беглый взгляд в сторону пекарни. Оттуда выходят две молодые женщины, одна из них — та самая девушка, которой я подарил серебряный дукат. Боже мой, как давно это было! Она машет мне рукой и, не успеваю я сделать и двух шагов, подходит ко мне.
— Здравствуйте, милый коротыш. — Вначале она улыбается мне, затем моей госпоже, общество которой делает из меня еще более состоятельного мужчину. — Как поживаете?
— Хорошо, — отвечаю я. — Поживаю хорошо.
— Вы, случайно, не к Коряге опять приходили?
— М-м, нет.
— Это хорошо. А то ее схватили. За то, что ведьма!
— Как ведьма? Почему? Что случилось?
— Рабочие — те, что чистят канал, — нашли в тине чьи-то кости, как раз под ее окнами.
А ведь именно об этом я со страхом думал, пока тащился по улице, изображая дурачка.
— Наверное, у нее собака издохла.
— Нет, нет, не собака! Говорят, это косточки младенцев. Тех, что она прямо из материнских животов вытаскивала. А еще говорят, к ней сам дьявол захаживал! Два дня назад его соседка своими глазами видела — он вылезал из ее окна в виде огромного пса. Когда про это прослышали, ее сразу схватили.
33
— Ты права! Это было бы безумием!
— Ну так скажи же ему! Клянусь тебе, меня он не послушает.
— Как? Бучино, неужели ты хочешь, чтобы тебе отрезали яйца и скормили их свиньям? Пусть ты их редко использовал в последнее время, но знаешь ли, они тебе еще пригодятся в будущем, а?
Я перевожу дух, потому что уже устал слышать собственный голос, твердящий одно и то же.
— Да не собираюсь я рисковать своими яйцами! Я лишь говорю, что если узнают, что тот пес — это я, то они не смогут обвинить ее в сожительстве с дьяволом!
— Ладно, не с дьяволом! Но тогда все равно ты — урод, сожительствующий с ведьмой!
— Да никто ни с кем не сожительствовал! Ее даже дома тогда не было!
— Я знаю. И ты это знаешь. Но почему кто-то должен в это верить, если гораздо соблазнительнее поверить в обратное?
— А как же кости? Ведь твоя исповедь тут делу не поможет, — раздается голос моей госпожи, которая теперь не столько сердится, сколько волнуется, потому что, как и я, она мечется между необходимостью спасать наши шкуры и желанием помочь Коряге.
— Сами по себе кости ничего не значат, — говорю я твердо, потому что уже несколько часов подряд пытаюсь встать на место церковного инквизитора и в то же время выступаю адвокатом Коряги. — Всякий раз, как осушают каналы, на дне обнаруживают остатки давних трупов. В Венеции всем это хорошо известно! Можно догадаться, что каждая женщина, жившая здесь в последнее столетие, хотя бы раз выбрасывала на помойку вытравленное дитя!
— Нет-нет, это не годится! Догадки догадками, но вот поймали ведьму, о которой доподлинно известно, что она это делала! Фьямметта права, Бучино! Если ты будешь и дальше рассуждать в том же духе, ты пропал. Твоя совесть — а должен сказать, удивляюсь, как это она наконец в тебе проснулась! — сделала из тебя дурака! Ведь наша жизнь строится не на правде, приятель, а на всесильных сплетнях и людском коварстве. И уж кому, как не тебе, полагалось бы это знать!
Мы сидим в нашей прекрасной лоджии, в нашем портего, выходящем на канал. После Сенсы прошла уже неделя. Город горд и занят делами — его владычество над водами обеспечено на год вперед, а сундуки набиты монетами, оставленными тысячами иноземных гостей. Все в мире хорошо. И никто не желает слушать дурных новостей. А если кто занимается такими ремеслами, как колдовство, воровство и проституция, то за советом в трудную минуту обратиться почти не к кому.
