– Как будто это легкая работа – сидеть на яйцах! –
продолжала Голубка, все повышая голос. – Попробуй сама, так узнаешь! А я,
несчастная, мало того, что сижу как проклятая, еще должна день и ночь
караулить, как бы змеи не забрались в гнездо! Бедная моя головушка! Три недели
глаз не сомкнула ни днем ни ночью!
– Ой, простите за беспокойство! – сочувственно
сказала Алиса. Она начала понимать, в чем дело.
– И как раз, когда я нашла самое высокое дерево в
лесу, – продолжала Голубка (она уже кричала), – и как раз, когда уже
стала надеяться, что вздохну хоть на минуту – не тут-то было! Прямо с неба на
меня сваливаются, проклятые! Ах ты змея!
– Да я же не змея – говорят вам, – сказала
Алиса. – Я просто… я просто…
И тут она запнулась.
– Ну что ж ты? Говори, говори! – насмешливо
сказала Голубка. – Еще ничего не успела придумать, да?
– Я… я девочка, – сказала Алиса, не вполне
уверенно, не будем скрывать: ей, бедняжке, вдруг сразу вспомнились все ее
сегодняшние превращения.
– Так я тебе и поверила! – ответила Голубка с
величайшим презрением. – Не мало повидала я на своем веку разных девочек,
но чтобы у девочки была та-а-а-кая шея! Нет, не на дуру напала! Ты змея, вот
кто ты такая! И лучше не ври! Ты мне еще скажешь, что никогда яиц не ела.
– Яйца я, конечно, ела, – сказала Алиса – она была
на редкость правдивый ребенок. – Девочки ведь тоже едят яйца.
– Быть того не может, – сказала Голубка. –
Ну, а уж если правда едят, значит, они просто-напросто змеи, только особой
породы! Вот тебе и весь сказ!
Алису так поразила эта – совершенно новая для нее – мысль,
что она в растерянности умолкла.
– Все понятно! – воспользовавшись паузой,
немедленно прибавила Голубка. – Ты тут ищешь яички! Какая же для меня
разница – девочка ты или змея?
– Зато для меня это очень большая разница! –
возмутилась Алиса. – И никаких я яиц тут не ищу, представьте себе, а уж
если бы искала, то не ваши! Я сырые вообще не люблю!
– Ах вот как? Ну, тогда проваливай! – грубовато
сказала Голубка, снова усаживаясь в свое гнездо.
Алиса послушалась.
Она с большим трудом пробиралась среди деревьев: ветки все
время цеплялись за ее новую шею, и ей поминутно приходилось останавливаться и
выпутываться; к счастью – хоть и не сразу, – она вспомнила, что ведь в
руках у нее так и остались кусочки волшебного гриба. Выбравшись на свободное
место, она с величайшей осторожностью стала откусывать по крошечке то от ТОГО,
то от ЭТОГО кусочка и то увеличивалась, то уменьшалась, и в конце концов ей
удалось стать в точности такой, какой она была обычно.
И знаете, она так отвыкла быть нормальной девочкой, что
сперва ей даже стало как-то неловко!
Но, конечно, довольно скоро она опять привыкла к себе и
начала, по обыкновению, сама с собой беседовать.
– Ну вот, половина дела сделана, а ведь, пожалуй,
другая девочка на моем месте могла голову потерять от всех этих превращений!
Да, она бы ничего не сделала, а вот я сумела стать, какая была! Первая часть
плана выполнена. Теперь остается вторая часть: забраться в тот чудесный садик!
Интересно, интересно, как же мы туда попадем…
Тем временем она неожиданно вышла на прогалину, где стоял
маленький домик – высотой точь-в-точь с саму Алису.
– Не знаю, кто живет в этом домике, – соображала
Алиса, – но только я в таком виде не могу им показаться. Я для них слишком
большая, они там все до смерти перепугаются!
И предусмотрительная девочка опять взялась за гриб из ТОЙ
руки и ела его до тех пор, пока не стала ростом примерно с кошку.
Глава 6
в которой встречаются поросенок и перец
От уже минуты две стояла в нерешительности, разглядывая дом,
как вдруг из леса выбежал ливрейный лакей и изо всей мочи забарабанил в дверь.
(Алиса догадалась, что это ливрейный лакей, потому что на
нем была ливрея; судя же по лицу, это был просто карась.)
[9]
Дверь отворилась, и из дому вышел Швейцар, тоже в ливрее, с
круглой физиономией и выпученными, как у лягушки, глазами – точь-в-точь
взрослый головастик.
У обоих на головах были пудреные парики с длинными завитыми
буклями. Тут Алисе стало очень интересно; она подкралась немного поближе к дому
и, спрятавшись за кустом, приготовилась слушать и смотреть.
Лакей Карась начал с того, что вытащил из-под мышки огромный
конверт (чуть ли не больше его самого) и с важным видом вручил его Головастику.
– Герцогине, – величественно произнес он. –
От Королевы. Приглашение на вечерний крокет.
Швейцар-Головастик с тем же величественным видом повторил
все слово в слово, только немного не в том порядке:
– От Королевы. Герцогине. Приглашение на вечерний
крокет.
Затем оба поклонились друг другу так низко, что их букли
чуть не перепутались. Алисе почему-то стало до того смешно, что пришлось ей
опять убежать подальше в лес, чтобы они не услышали, как она хохочет.
А когда она, вволю насмеявшись, вернулась на прежнее место и
отважилась снова выглянуть из-за куста. Карася уже не было, а Швейцар сидел на
земле у входа в дом и бессмысленно таращился на небо. Алиса робко подошла к
двери и постучалась.
– Стучать нет никакого смысла, барышня, – сказал
Швейцар. – По двум существенным причинам. Первое: я за дверью и вы за
дверью, и вдобавок мы оба снаружи. Второе: они там так шумят, что никто вашего
стука не слышит. Не так ли?
Действительно, из дому доносился невероятный шум: кто-то без
остановки ревел, кто-то (тоже без остановки) чихал и – мало того – то и дело
раздавался страшный треск и звон, словно там изо всех сил били посуду.
– Извините, а как же мне тогда попасть в дом? –
спросила Алиса.
– Кое-какой смысл стучать мог бы еще быть, –
продолжал Швейцар-Головастик, не обращая ни малейшего внимания на вопрос
Алисы, – если бы эта дверь нас разделяла. Пример. Вы, барышня, находитесь
в доме. Я нахожусь здесь. Вы стучите. Я отворяю вам дверь. Вы выходите. И вот
вы тоже снаружи. Не так ли?
Все это время он не отрываясь глядел в небо, и Алиса решила,
что он ужасный невежа.
«Хотя, может быть, он не виноват, – тут же подумала
она, – просто у него глаза так устроены: сидят, честное слово, на самой
макушке! Да, но хоть на вопросы-то он мог бы отвечать!»
