– Как же мне попасть в дом? – повторила она
погромче.
– Возможно, я просижу здесь, – продолжал
Швейцар, – до завтра…
В этот момент дверь дома отворилась, и большое блюдо
полетело прямо Швейцару в голову; ему сильно повезло – блюдо лишь слегка
мазнуло его по носу и, угодив в дерево, разлетелось вдребезги.
– …или, возможно, до послезавтра, – продолжал
Головастик как ни в чем не быйало, – а может быть…
– КАК МНЕ ПОПАСТЬ В ДОМ? – повторила Алиса уже
совсем громко.
– А кто сказал, что вы вообще должны попасть в дом,
барышня? – сказал Швейцар. – Начинать надо с этого вопроса, не так
ли?
Так-то оно было, конечно, так, только Алиса не любила, когда
с ней так говорили.
– Прямо ужас, как вся эта живность любит
спорить! – пробормотала она себе под нос. – С ума сойти можно!
А Швейцар, судя по всему, решил, что настал самый подходящий
момент, чтобы вернуться к его любимой теме.
– Может быть, я так и буду сидеть здесь – день за днем…
День ото дня… Изо дня в день, – завел он.
– А что же мне делать? – спросила Алиса.
– Все, что хочешь! – ответил Швейцар-Головастик и
начал что-то насвистывать.
«Да что с ним говорить! – подумала отчаявшаяся
Алиса. – Это просто какой-то идиотик!»
Она решительно распахнула дверь и вошла. Дверь открывалась
прямо в большую кухню.
Там стоял дым коромыслом: посреди на трехногой табуретке
сидела Герцогиня
[10]
и качала на коленях младенца; Повариха,
согнувшись над плитой, что-то помешивала в большой кастрюле. Алисе показалось,
что там варится суп.
«И-и-и-чхи! В этом – апчхи! – супе – чхи! –
слишком много… а-а-а-пчхерцу!» – с трудом подумала Алиса, – так она
расчихалась в первую же минуту, как вошла.
Перцу действительно было слишком много, если и не в супе, то
во всей кухне. Герцогиня и та чихала довольно регулярно; а младенец вообще не
делал перерывов: он либо чихал, либо ревел и переставал реветь только для того,
чтобы чихнуть… И наоборот. Во всей кухне не чихали только двое: сама Повариха и
большущий Кот – он лежал у печки и улыбался во весь рот.
– Скажите, пожалуйста, – начала Алиса нерешительно
(она была воспитанная девочка и потому не совсем уверена, прилично ли ей первой
заговаривать со старшими), – почему ваш кот так улыбается?
– Это Чеширский Кот
[11]
, – сказала
Герцогиня, – вот почему. Поросенок!
Последнее слово она выпалила с такой яростью, что Алиса так
и подскочила; но она тут же сообразила, что оно относится не к ней, а к
младенцу, и, собравшись с духом, снова заговорила:
– Я не знала, что Чеширские Коты должны улыбаться. По
правде говоря, я вообще не знала, что коты умеют улыбаться.
– Все они умеют, – сказала Герцогиня, – и
большинство не упускает случая!
– А я, представьте, ни одного такого не знала! –
сказала Алиса весьма светским тоном. В глубине души она была в восторге, что
сумела завязать такую интересную беседу с Герцогиней.
– Ты многого не знаешь, – категорически заявила
Герцогиня, – это факт!
Такого рода замечание Алисе никак не могло понравиться, и ей
сразу захотелось поговорить о чем-нибудь совсем-совсем другом.
Но пока она старалась найти более привлекательный предмет
для беседы. Повариха сняла кастрюлю с плиты и, не теряя времени, взялась за
другое дело. А именно: она начала швырять всем чем ни попало в Герцогиню с
младенцем.
В первую очередь в них полетели кочерга, совок и щипцы для
угля, затем градом посыпались сковородки, тарелки, чашки.
Правда, Герцогиня, казалось, ничего не замечала, даже когда
в нее попадало кое-что, а ребеночек и без того так вопил, что никак нельзя было
понять, ушибли его или нет. Но Алиса была вне себя от ужаса.
– Пожалуйста, пожалуйста, перестаньте! – кричала
она, прыгая на месте от волнения. – Ой, вот сейчас прямо в наш дорогой
носик! – Это относилось к огромной сковороде, которая пролетела у
ребеночка перед самым носом и чуть-чуть не прихватила упомянутый нос с собой.
– Если бы никто не совал носа в чужие дела, –
проворчала Герцогиня, – мир завертелся бы куда быстрей, чем сейчас.
– Ну и что же тут хорошего? – с готовностью
подхватила Алиса, обрадовавшись долгожданному случаю блеснуть своими
познаниями. – Представляете, какая бы началась путаница? Никто бы не знал,
когда день, когда ночь! Ведь тогда бы от вращения…
– Кстати, об отвращении! – сказала
Герцогиня. – Отвратительных девчонок казнят!
Алиса испуганно покосилась на Повариху, но, убедившись, что
та, пропустив этот (намек мимо ушей, вновь деловито помешивает свой суп,
продолжала (правда, несколько сбивчиво):
– Я только хотела сказать, что если сейчас Земля
совершает один оборот за двадцать четыре часа… Или наоборот: двадцать четыре
оборота за час…
– Ах, не мучай меня, дорогая, – сказала
Герцогиня, – цифры – это мое слабое место!
И она снова принялась укачивать своего ребеночка, напевая
нечто вроде колыбельной и изо всех сил встряхивая бедняжку в конце каждой
строчки:
Малютку сына – баю-бай!
Прижми покрепче к сердцу
И никогда не забывай
Задать ребенку перцу!
Баюкай сына своего
Хорошею дубиной –
Увидишь, будет у него
Характер голубиный!
ПРИПЕВ (Его дружно подхватили Повариха и младенец):
Уа-а! Уа-а! Уа-а!
А исполняя второй куплет этой странной колыбельной.
Герцогиня так свирепо подбрасывала младенца и несчастный малыш так отчаянно
вопил, что Алиса разобрала только половину слов:
Уж я-то деточку свою
Лелею, словно розу!
