8note:
Вот как. Теперь никто не поверит, что я выдумываю свои истории. Я уж и сам не верю. Мне иногда даже делается не по себе от всех этих совпадений. Взять ту же Барбару Радзивилл. Я ведь понятия о ней не имел, когда искал кандидатуру. Знал только, что должна найтись в шестнадцатом веке любовница или жена короля — скорее всего, в Восточной Европе. А тут такое попадание: Посол Венеции писал о чудесной алебастровой коже, изящных руках, удивительных глазах цвета пива — для иностранцев эта смуглая блондинка была истинным воплощением северной красоты. Недруги Радзивиллов кричали, что к моменту встречи Жигимантаса Аугустаса и Барбары у нее было 38 любовников. И вот еще: Не отказывая Барбаре Радзивилл в уме, красоте и образованности, ее, тем не менее, нередко называли «великая блудница». Это же один в один описание Веры! А вчера я в английской статье обнаружил такую информацию о Шэфере, что чуть в обморок не упал, ей-богу, настолько она прояснила мне его интерес к тайне Мартина! А подобных совпадений с каждым днем все больше и больше. Похоже, мы с тобой раскачали-таки Маятник Фуко, мой дорогой! Так что, если завтра в полночь к тебе заявятся мрачные розенкрейцеры в черных плащах и кинжалах и потребуют разъяснений, не удивляйся!
Да, а что там с моим постером, пригодился ли?
lomio_de_ama:
Увы. То есть, он им очень понравился, но они сказали, что не могут его использовать. Я попытался выяснить, почему. Они долго мялись, а потом объяснили шепотом, что, если повесить такую заманчивую афишу в кампусе, на довольно скучную, в общем-то, конференцию вместо обычных трех десятков специалистов припрутся сотни три студентов.
8note:
Так что же тут плохого, что припрутся?
lomio_de_ama:
Оно бы ничего. Но дело в том, что — я тебе говорил — после доклада полагается фуршет. А тут — триста голодных спартанцев!
Когда Мартин ушел выгуливать Докхи, решила, перемыв посуду, тоже показать себя — теперь кажется смешным — и быстренько испекла свою коронную шарлотку. Меньше чем через час уже сидела у красиво накрытого к чаю стола, нервно заплетая бахрому на скатерти в косички. Марти вернулся, посмотрел на нас с пирогом, как на картину, наклонив голову к плечу, затем приблизился ко мне, поцеловал за ухом и, не говоря ни слова, отправился в ванную. А через полминуты в дверь позвонили.
Звонок прозвучал неуверенно, будто звонил ребенок, еле дотянувшийся до кнопки. Я открыла.
Человек за дверью — сильный, моложавый, белобрысый, в черном костюме, шляпа в руке. Ариец с неарийской скорбью в водянистых глазах. Коричневой полосой полумаска альпийского загара. Такая была летом тридцать шестого у нашего инструктора Франца на «Домбайской поляне», когда он проиграл мне бороду.
Судя по лицу, мог быть фанатичен, амбициозен, самоуверен, честолюбив, честен, дерзок, умен, наивен. Глаза — с безуминкой. И был бы почти красив — с бородой. Но нижняя часть лица, особенно верхняя губа, делала его похожим на вундеркинда, впервые получившего четверку.
Увидев меня, отпрянул на шаг, посерев, глухо пробормотал: «Здравствуйте… — и с судорожным движением кадыка, — Мари». «Вот оно что!» — подумала я, а вслух, как можно приветливее: «Здравствуйте! Разве мы знакомы?» Несколько секунд по-тигриному смотрел мне в глаза, не выдержал — отвел: «Простите, очевидно, нет. Могу я поговорить с Мар… с господином Гольдшлюсселем?» — «Прошу!»
В прихожей встретил Докхи. Сразу поняла — знакомы, и хорошо. Плюс загар, борода. Выходило — Тибет?
Увидев Мартина, бросился было к нему с рукой, но остановился, словно испугался — не подаст. Подал, хотя и не сразу, произнес мягко: «Здравствуй, Эрни! Вот уж не ожидал… — и, помолчав: — Познакомься — моя жена Элиза!»
Жена — надо же!
— Элиза? А мне казалось, что раньше ее звали иначе!
Мартин поднял бровь:
— О чем ты?
Ни разу не видела его таким непроницаемым.
— Сам знаешь, о чем. Но отчего же ты меня не представишь своей… супруге?
— Элиза, это доктор Эрнст Шэфер, почетный член многих научных обществ, первооткрыватель истоков Янцзы и большой панды, по совместительству унтерштурмфюрер СС…
— Уже обер…
— Поздравляю! Оберштурмфюрер СС, в прошлом — мой друг.
— В прошлом?
— Прости, мне трудно представить себя частью твоей нынешней компании.
— Но ты же знаешь, как и почему я вляпался в это дерьмо! — почти криком, с неподдельной детской обидой. — В этом есть и твоя вина! Если бы ты не исчез тогда, в двадцать девятом, когда она… Я же ходил за тобой, как тень, перебрался за тобой в Геттинген, молился на тебя!.. А ты бросил меня, не оставив даже записки! Почему ты не взял меня с собой? — захлебнулся, в глазах — слезы.
Подошла со стаканом воды, положила руку на плечо — дернулся, но воду принял. Сказала: «Сядьте, пожалуйста!» Сел послушно, стал пить. Так и есть — большой ребенок.
Мартин долго молчал, глядя в темноту за окном. Потом мягко — без металла:
— Ты прав. Я виноват. И я должен был сказать тебе об этом. Но тогда, в Амдо, был еще не готов, потому и сказал, где меня искать.
— Еще бы не виноват! — буркнул Шэфер. — Теперь-то я знаю, что ты искал в Тибете. И вижу — нашел, — мотнул головой в мою сторону.
— Эрни, ты бредишь!
— Рассказывай! Я никогда не верил во всю эту мистическую чепуху, но я верю своим глазам! Как ты объяснишь, что она снова жива? Тоже скажешь, что брежу? — снова начал заходиться, полез рукой за пазуху — схватился за сердце? Было непохоже, что у него больное сердце.
Мартин терпеливо, точно диктуя:
— Успокойся, Эрни! Ве… Элиза — это не Мари. Мари умерла. Оживить человека нельзя. Я знаю о твоем горе…
— Знаешь? Нельзя оживить? Значит, можно сделать заново? Мне это подходит! Подскажи мне как, дружище? — Глаза Эрни помутнели, как закипающая вода.
Докхи глухо заклокотал, Мартин положил ему руку на вздыбившийся загривок — успокаивая.
— Я не могу…
— Ты мне все сейчас выложишь! — Шэфер страшно взвизгнул, вскочил и выхватил пистолет.
Так и думала. Ударила ребром ладони в ключицу, подхватила оружие у самого пола и отошла на несколько шагов. Пистолет стоял на предохранителе, но Мартин-то об этом не знал! Впрочем, он удерживал собаку.
Оба посмотрели на меня, один — оторопело, другой — по-новому. Не скрою, мне было приятно. Пожала плечами и улыбнулась — обезоруживающе.
Как истерик, получивший пощечину, Шэфер тотчас угомонился. Сел в кресло, баюкая онемевшую руку, и ровным голосом попросил выпить. Мартин дал ему коньяку. Шэфер неловко прикурил от зажигалки, сигарета все же подпрыгивала в губах, закинул ногу на ногу, по-американски, и со струйкой дыма выдохнул:
