— По-твоему, выходит, что первым Мессией был Адам?
— Да. И с тех пор в каждом поколении его потомков пребывает один боговдохновенный человек, который раскрывается, когда мир особенно нуждается в исправлении. Мессия не приходит, он живет среди нас. С виду он такой же, как все праведники, но лишь ему предназначена в невесты Шхина, погрязшая во грехе. От алхимического брака с этой великой блудницей может родиться чудо, способное вернуть людей на путь истинный. Таков был наш праотец Авраам.
— Это тот фанатик, что чуть не зарезал своего сынишку во славу Господа?
— Сынишке, как ты говоришь, в ту пору, согласно мнению некоторых наших мудрецов, было тридцать семь лет от роду. Мог ли старец справиться с ним крепким мужчиной во цвете лет? Нет, связывание Исаака, а именно так мы называем то происшествие, было совершенно добровольным. Авраам всего лишь испытывал сына, испытывая и себя, дабы придать себе и ему новые качества. Но это слишком сложный вопрос, чтобы объяснять его, стоя на одной ноге. Скажу лишь, что Авраам должен был убедиться в том, что Исаак унаследовал его веру в собственное предназначение. А Бог тут ни при чем. Он никого не хватает за руку. Сказано же, Он окончил труды днем ранее. В этом я согласен с Эпикуром,
{36} хотя с точки зрения моих единоверцев у него оттого нету доли в Грядущем мире.
— Положим, я взглянул на все твоими глазами, мой мудрый собеседник. Так чего же теперь ты ждешь от меня?
— В былые времена знающие люди могли по мере надобности проследить цепочку перерождений Мессии. Но мир изменился, на земле стало слишком людно, евреи рассеяны повсюду, да и неизвестно уже, в каком из народов обретается тот, кого мы ищем. С последнего раскрытия Мессии прошло слишком много времени. Многие мудрецы пытались найти его. Звездочеты, алхимики, чародеи. Высказывалось даже предположение, что кровь у него иная, чем у прочих. Но попытки брать для изучения образчики крови у нееврейских детей привели к страшным несчастиям.
— И что же изменилось?
— А то, что у меня в руках оказалось точное предсказание того, что должно произойти с Мессией в этом столетии. Вот и подумал я: если ты можешь по времени и месту рождения предсказать судьбу, то ведь, при твоем-то даре, сумеешь сделать и обратное, мастер Деодан!
— Вынужден тебя огорчить, лекарь, но твоя просьба неслыханна. Это все равно, что… лечить болезнь, не зная, кто болен. И болен ли вообще. Да я и не понимаю, зачем тебе знать? Ну, придет и придет. Если надо.
— Дело в том, что я знаю нечто такое, что необходимо открыть ему. Но доверить эту тайну я не могу никому, кроме него самого. Поэтому умоляю тебя: постарайся сделать то, о чем я тебя прошу!
— Прости, Соломон, но это никому не под силу. И я не возьмусь, не уговаривай! Ни за что!
— Даже если я открою тебе тайну Золотого Ключа? — тихо спрашивает рабби, помолчав.
Марко вздрогнул от легкого прикосновения и открыл глаза. Тара трепала его за плечо, ласково улыбаясь уголками губ.
— Я думала, тебя сморил сон. Отец, ты совсем его заговорил. Идемте, я приготовила нам поесть.
1 сентября 1939 года
Восточная Пруссия
Некоторое время ехали в молчании — по моей просьбе. Амебы мыслей у меня в голове кишели, копошились и множились безо всякого толку. Самая скользкая и тошнотворная — о групповом помешательстве — все время лезла на первый план, мешая сосредоточиться, сбивая фокус. С великим трудом отогнав ее, попыталась систематизировать прочие.
В фанатизм, равно как и безумие попутчиков, поверить было сложно — никакой экзальтации, блеска в глазах и придыхания. Напротив, ровный, сухой и даже иронический тон. Фанатикам несвойственно подтрунивать над предметом своей веры. Они же говорили о невероятных вещах как о чем-то не подлежащем сомнению, вроде закона всемирного тяготения или вчерашней погоды. И в том, что они говорили, была несомненная логика.
Чувствовалось, что им не терпится наконец выложить мне все — по тому, как они то и дело перехватывали друг у друга нить повествования, — но мне нужен был тайм-аут. Не хотелось сидеть полным болваном в этом преферансе. Однако концы с концами свести не удавалось — без мистических допущений, против которых восставала вся моя атеистическая сущность.
За завтраком в какой-то придорожной забегаловке страшно нервировали липкие взгляды хозяина, белобрысого борова со складчатым затылком, что было странно — ведь подобные проявления внимания я привыкла игнорировать давно.
Спутники мои тихонько переговаривались, разрабатывая маршрут. Выходило, что езды до Виштынецкого озера всего час, а значит, надо дождаться темноты в лесу. Впрочем, у нас были все шансы совершить пешую прогулку — боров злорадно прохрюкал, что бензоколонки не обслуживают частных лиц. Наша компания ему определенно не нравилась.
Следующие полчаса пути разговора не получалось — карта оказалась устаревшей, и нужно было поминутно угадывать новые наименования населенных пунктов, чтоб не запутаться в хитросплетении дорог. Посреди одной из них — пыльной проселочной, с названием Вайссе Вег, что прорезает северный окаемок Роминтенской пущи, — мотор заглох.
Беэр стукнул по баранке кулаком: «Bloody car!»
[56]
Развернулся, раскачав автомобиль, как лодку, клоунским голосом поинтересовался, не желаем ли мы размять ноги. Но ответить никто не успел. Из-за поворота рысью выехал кавалерийский разъезд — шестеро в светло-серой униформе и стальных шлемах, с карабинами оплечь. Завидев нас, резво переменили аллюр, стали стремительно приближаться.
— Damn!
[57]
— рявкнул Беэр. — Эсэсовцы. Похоже, серьезно влипли. Каналья трактирщик!
— Наши действия? — поинтересовался Шоно деловито, разминая шею и плечи.
— Вы с Верой выйдете со своей стороны, а мы — с этой. Они вынуждены будут разделиться. А там по обстоятельствам. Может, это еще не по нашу душу вовсе. Докхи — слышишь, мой мальчик? Ты остаешься сторожить вот этот саквояж. Никому его не отдавай! Ну, держитесь!
Захотелось заорать и вцепиться в Марти мертвой хваткой, скомкать и спрятать за пазуху, но я только и смогла, что поцеловать, оцарапавшись наждаком щеки. Вытащила из кармана теплый пистолет, передернула затвор, сунула под куртку, приготовилась к неизвестному — ни убивать, ни быть убиваемой мне до тех пор не доводилось.
Нас окружили трое сзади, один спереди, двое слева — взяли на прицел. Грубый голос приказал выйти из машины.
Марти посмотрел, безмятежно улыбнулся, сказал одними губами: «Я люблю тебя». Погладил пса по голове, шепнул: «Лежи тихо, Докхи! Охраняй!» и вышел вслед за Беэром. Шоно открыл мне дверцу.
Тотчас один всадник — тот, что стоял позади, — надвинулся, оттесняя от кювета. Обладатель грубого голоса — у него единственного была звездочка на черной петлице — гоготнул, крикнул, обращаясь к своим: «Это они!» — и нам: «А ну-ка руки вверх!»
