ну, разумеется!
я даже не предполагал, что ты
надеюсь, что ты меня слышишь
конечно, конечно слышу!
я знаю, что ты не ответишь
и не жду
ох
я не знаю, как я
ответа
ты когда-то говорил со мной, но теперь я не умею слышать тебя
могу тебе
ты отнял у меня эту способность, а научиться снова я не смог
да и не хотел
уж извини
если не оправдал твоих чаяний
да что ты такое говоришь
марти
это не твоя
но посуди сам — как можно понять отца, если сам так и не стал отцом?
вина
впрочем
я не предъявляю претензий
просто послушай
отвлекись от других миров
да тут я!
моя изначальная вера в тебя иссякла
иссохла
истлела
орган веры во мне надорвался тогда, когда
я знаю, знаю
впрочем, ты знаешь, когда
и превратился в болезненный рубец
каждое движение души задевает его
причиняет страдание
но я привык жить с этим
за неимением лучшего я стал фаталистом
и приучился довольно ловко скакать на этом протезе
но если так, то зачем ты ко мне
ты спросишь
обращаешься
где же логика — обращаться к тому, в кого не веришь?
и?
я отвечу — мне не до логики теперь
но если хочешь,
допустим, что произошло чудо,
и деревянная нога калеки пустила корни
и зацвела, как посох аарона
ощутила на миг ток жизни в омертвелых сосудах
и угрызения жука-древоточца
я говорю
допустим
потому что в самом деле
это всего лишь мой мысленный эксперимент
напрягая глаза под закрытыми веками, можно вызвать подобие видений
глазам будет больно, но я готов потерпеть
однако довольно метафор
ты ведь у нас вездесущ и всезнающ, не так ли?
марти
ну
что за сарказм
с чего ты решил, что я
я не пытаюсь проникнуть в твой замысел
сам что-то
но я хочу попытаться его принять
я ведь довольно ясно вижу, к чему ты клонишь
?
я даже вижу выбор, перед которым ты меня поставишь
??
он бесчеловечен, но было бы странно ожидать от тебя иного
да что ты такое говоришь???
разве это я
но черт побери
ставлю
зачем бросать зерно в почву, которую сам иссушил и выжег?
зачем посылать веру слепому сердцем?
что я могу ей дать, из того, чего она заслуживает?
ладно — я
но ради чего должна страдать она?
они?
ради чуда?
я должен на него слепо надеяться, да?
и к чему вообще этот дурацкий каламбур на непонятном языке?
прости
мой дорогой
прости
прости
мне эти риторические вопросы
я схожу с ума
о, господи
от любви, на которую неспособен
единственное, что мне хотелось бы знать наверняка
это
ведаешь ли ты сам, что творишь
отче
мне очень хочется верить, что да
очень
боже мой
если б ты только знал
если б ты только мог знать
мой дорогой
13 апреля 1204 года
Константинополь
— Почтенному Элиезеру, сыну Хизкии, достигшему волею судеб весьма высокого положения при Храме, Господь даровал пятерых детей, но речь пойдет лишь о единственном сыне, родившемся, когда отцу было уже сорок, в год гибели Красса. Его назвали Абба. Имя это произносится почти точно так же, как слово, означающее на арамейском «отец», хотя и пишется на одну букву иначе — alef-beth-hey — вот как у тебя тут, — Дэвадан показал пальцем точно в середину груди Марко, будто то была его собственная, — и вследствие этого взаимные обращения отца и сына друг к другу звучали одинаково. Младенчество Аббы пришлось на смутное время. Иудея, на те поры уж десять лет как утратившая независимость и превратившаяся в римскую провинцию, управлялась племянником упомянутого ранее Аристобула — Гирканом Вторым, человеком излишне мягким и вялым, отчего поначалу он был оттеснен от кормила своим деятельным младшим братом Аристобулом Вторым. В последовавшей междоусобице Гиркан взял верх, отдавши страну — и жизнь брата — римлянам, а бразды правления народом — своему другу и советнику идумеянину
[67]
Антипатру. Этот Антипатр потихоньку прибрал к рукам всю власть и, хоть был иудеем лишь во втором или третьем поколении, ухитрился положить на могилу рода Хасмонеев надгробный камень, ставший краеугольным для новой династии — сын Антипатра Ирод
{47} в скором времени стал царем иудейским — вопреки закону, — он ведь не был из рода Давидова, — впрочем, и потомки Хасмонеев в глазах народа тоже не обладали безоговорочным правом на престол. Конец же сих последних был бесславным — Аристобула Второго отравили сторонники Помпея, старшего его сына Александра обезглавили по приказу Сципиона, а младший сын Антигон пребывал в изгнании. Пытаясь переломить свою жалкую судьбу, он искал участия у Юлия Цезаря, но тот благоволил Гиркану и Антипатру, оказавшим ему неоценимые услуги. Однако Антигон, известный в своем народе как Маттатия бен Иуда, не пал духом и стал выжидать. И вот в правление Марка Антония, когда парфяне, воспользовавшись беспечностью увлекшегося Клеопатрою императора, захватили Сирию, Антигон решил, что настал его час. Обещав парфянам богатую добычу, он заручился их поддержкой и вскоре захватил Иерусалим. Парфянам удалось пленить Гиркана, но его соправитель Ирод сумел ускользнуть и бросился искать помощи у римлян, каковая ему была оказана. Меж ним и Антигоном завязалась кровавая распря.
