Студенты притихли. Напомнившая о Розетском камне студентка казалась обескураженной. Некоторые в нетерпении приподнялись на скамьях.
— Как же так, профессор? — подала голос очкастая толстушка, сидевшая слева, одна из самых прилежных учениц в группе. Томаш уверенно относил ее к католической фракции. — Разве не Розетский камень дал ключ к расшифровке иероглифов?
Томаш улыбнулся: он добился должного эффекта, слушатели окончательно проснулись.
— Да, но его значение преувеличено. Сильно преувеличено. — В аудиторию проникла еще одна опоздавшая, и обернувшись на нее, он утратил нить. — Как известно, на протяжении веков… — Томаш застыл, глядя на вновь прибывшую. — Э-э-э… На протяжении веков… Иероглифы… — Прежде он никогда этой девушки не видел. — Иероглифы оставались… э-э-э… оставались величайшей тайной. — Незнакомка села на последний ряд, в стороне от остальных и принялась с высоты изучать аудиторию. — Наиболее… э-э-э… древние иероглифы… — У нее были соломенные кудри, пышные и блестящие, и сильный, гибкий стан. — В общем… первые иеролиглифические тексты относятся к… э-э-э… третьему тысячелетию до нашей эры. — Томаш делал отчаянные усилия, чтобы сосредоточиться на лекции, но не мог отвести взгляд от девушки и продолжал запинаться. — Эти… э-э-э… иероглифы оставались единственным средством письменной коммуникации на протяжении трех тысяч лет, пока, в конце четвертого века нашей эры, не вышли из употребления. Их перестали использовать и очень быстро позабыли, что они означали. Знаете, почему?
Слушатели хранили молчание.
— Массовая потеря памяти? — с усмешкой предположил один из немногих юношей, разбавлявших преимущественно женское общество.
Девушки одобрительно захихикали.
— Все дело в христианстве, — объяснил профессор, криво улыбнувшись. — Христиане запретили египтянам пользоваться иероглификой. Они хотели разом покончить с языческим прошлым, с Осирисом, Исидой, Гором и прочими богами. И действовали столь радикально, что выкорчевали саму память о древнем письме. — Томаш энергично взмахнул рукой. — Раз — и нет. Во всем мире не осталось ни одного человека, способного прочесть иероглифы. Египетская письменность в один миг канула в Лету. — Томаш почти целую минуту не смотрел на новенькую. — Интерес к иероглифике пробудился в шестнадцатом веке, когда папа Сикст V под впечатлением от загадочного сочинения Франческо Колонны «Hypnerotomachia poliphili» приказал поставить египетские обелиски на римских перекрестках. — Томаш вновь обратил взор на свою богиню, совсем не похожую на Исиду. — Тогдашние интеллектуалы пытались расшифровать надписи на этих обелисках, наперебой предлагали разные варианты, да так и не преуспели. — В этой девушке скорее было что-то скандинавское. — В египетском походе Наполеона сопровождала целая научная экспедиция, призванная фиксировать, описывать и расшифровывать все, что попадется на пути. — Валькирия, разливающая мед на пирах Одина и Тора. — Эта экспедиция прибыла в Египет в тысяча семьсот девяносто восьмом году, а спустя год ее вызвали в форт Жюльен, где оказалось много интересных находок, в том числе Розетский камень. — Валькирия с бирюзовыми глазами и молочно-белой кожей, настоящая красавица, из тех, по которым сходят с ума мужчины и которых люто ненавидят женщины. — Солдаты обнаружили камень с тремя табличками, разбирая старую стену. — Томаш решил, что перед ним иностранка, в Португалии такие блондинки в диковинку. — Французы изучили надписи, выделили в них греческие, демотические и египетские фрагменты, поняли, что перед ними один и тот же текст на трех языках и приложили массу усилий к тому, чтобы его перевести. — Может, немка?.. Вообще-то она могла быть и француженкой, и итальянкой, но Томаш все же склонялся к Скандинавии. — К несчастью, вторгшиеся в Египет английские войска вытеснили Наполеона, и камень, который собирались отправить в Париж, оказался в Лондоне, в Британском музее. Греческий текст оказался хвалой фараону Птолемею, воздаваемой жрецами. — Голландка или англичанка, продолжал гадать Томаш, или все-таки немка, но не типичная дебелая корова, а высокая и красивая, как модель, настоящая девушка с обложки. — Британцы решили, что оба оставшихся текста полностью совпадают с греческим, а значит, получить ключ к расшифровке иероглифов не составит труда.
— Ага! — оживилась толстушка в очках. — Я же говорила, что Розетский камень дал ключ к разгадке.
— Терпение, — попросил Томаш, подняв руку. — Терпение.
Он выдержал театральную паузу.
— С Розетским камнем было три проблемы.
Томаш загнул большой палец.
— Во-первых, он был поврежден. Греческий фрагмент сохранился почти полностью, в демотическом были существенные пробелы, а больше всего пострадали иероглифы. Половина строк вовсе исчезла, а в четырнадцати из оставшихся отсутствовали куски.
Он загнул указательный палец.
— Вторая проблема состояла в том, что оба текста были написаны по-египетски, то есть на языке, который вот уже много веков был мертвым. Ученые могли лишь гадать, каким иероглифам соответствуют греческие слова.
Томаш присоединил к двум пальцам третий.
— А главное, среди тогдашних криптографов укоренилось мнение, что иероглиф — это семаграмма, обозначающая отдельное понятие, а не фонограмма, где каждый символ значит отдельную букву.
— Как же тогда удалось их прочесть?
— Первым к разгадке тайны приблизился Томас Янг, удивительный человек, который уже в четырнадцать лет в совершенстве владел греческим, латынью, итальянским, ивритом, халдейским, сирийским, персидским, арабским, эфиопским, турецким… и… Попробуйте угадать сами.
— Мандаринским диалектом китайского! — выкрикнул штатный остряк.
Все дружно засмеялись.
— Самаритянским, — покачал головой Томаш.
— Выходит, тот парень был настолько добр, что научил его своему языку, — продолжал герой дня, ободренный благосклонностью публики. — Ну, тот, который добрый самаритянин.
Последовал новый взрыв хохота.
— Давайте поспокойнее, — призвал профессор, полагая, что бурное веселье не способствует усвоению знаний. — Летом тысяча восемьсот четырнадцатого года Янг скопировал таблицы Розетского камня. Его внимание привлекла одна вещь. Часть иероглифов была обведена круглой рамкой, которую принято называть картушем. Янг решил, что в картуше заключено нечто очень важное. В греческом тексте в этом месте шла речь о фараоне Птолемее, и было логично предположить, что рамкой обвели имя фараона. Это был огромный шаг вперед, настоящий прорыв. Янг рискнул предположить, что надпись в картуше вовсе не идеограмма, а фонетическое письмо. — Томаш начертил на доске прямоугольник
. — Если в картуше действительно написано имя императора Птолемея, значит, первый символ соответствует первой букве имени, букве «п». — Профессор нарисовал справа от прямоугольника полукруг, обрезанный снизу
. — Стало быть, второй символ обозначает букву «т». — Томаш добавил к полукругу силуэт лежащего льва
. — Этот лев не что иное, как буква «л». — Следующий символ состоял из двух параллельных линий, сходящихся углом
. — А это «м». — Затем последовали два вертикальных значка, напоминавших лезвия
. — Ну а это «и». — Ряд завершал значок, похожий на предыдущий, только недорисованный
. — Последний символ означает «ос». — Томаш повернулся к студентам. — Видите? — Он прочел вслух, ведя вдоль ряда знаков указательным пальцем: — П, т, л, м, и, о, с. Птлмиос. Птолемей. — Студенты глядели на своего преподавателя с обожанием. — Сейчас нам известно, что Янг почти не ошибался. — Томаш спрыгнул с кафедры и вплотную приблизился к первому ряду. — Вот этим, друзья мои, и ограничивается роль Розетского камня. — Он подождал, пока информация уляжется у них в головах. — Это был только первый шаг, очень важный, спорить не буду, но впереди оставалось еще море работы. Томас Янг нуждался в подтверждении своей гипотезы. Он взялся за картуш из Карнакского храма с именем Береники, царицы из династии Птолемеев. К несчастью, Янг решил, что такая транскрипция годится лишь для имен иностранного происхождения, поскольку Птолемеи были греками, потомками Александра Македонского, и не стал заниматься другими надписями. Кодекс, который он начал составлять, не продвинулся дальше нескольких знаков.
