— Но почему «кодекс»?
— Это латинское слово, — охотно пояснил Томаш. — Так называют отдельные страницы рукописи, папирусы или пергаментные свитки, сложенные вместе в определенном порядке, как книга.
— И бумаги тоже?
— Пожалуй, — кивнул профессор. — Применительно к шестнадцатому веку речь, скорее, идет о пергаменте, но бывают, вероятно, и бумажные кодексы.
Мадалена достала третью страницу. На листе формата А4 не было ничего, кроме написанных от руки имени и ряда цифр.
— Граф Жуан Нуно Виларигеш, — прочел Томаш, нахмурив брови.
— Вы его знаете?
— Первый раз слышу. Похоже на номер телефона.
Вдова поднесла листок поближе к глазам.
— Дайте подумать, — она размышляла с полминуты. — Знаете, код определенно знакомый. В последнее время Мартиньо постоянно кому-то названивал.
— По этому номеру?
— Не знаю, наверное. Но код точно этот.
— Он не местный?
Мадалена, ни слова не говоря, вышла из комнаты и вернулась с толстым потрепанным телефонным справочником. Отыскав страницу с кодами разных городов, она принялась водить пальцем по длинным столбцам цифр, пока не уткнулась в нужный номер.
— Вот он! — провозгласила сеньора. — Томар.
Площадь Республики оккупировали голуби. Толстые, сытые птицы с мелодичным воркованием расхаживали по мостовой, сидели на крышах, козырьках подъездов и даже на плечах бронзового Гуалдина Пайши, огромная статуя которого возвышалась посреди площади.
Небольшая стайка облюбовала скамейку, на которую присел Томаш. Голуби клевали какие-то крошки, не обращая на человека ни малейшего внимания. Они передвигались по черно-белым плитам площади, словно крошечные пешки по гигантскому шахматному полю. Норонья сидел напротив элегантного фасада городского совета Томара, но смотреть предпочитал вправо, на церковь Иоанна Крестителя, увенчанную восьмигранным шпилем; облупившийся белый фасад покрывала затейливая лепнина в стиле мануэлино; на высокой желтоватой колокольне, под самой звонницей, красовалась характерная символическая троица: королевский герб, небесная сфера и крест Воинства Христова.
К скамейке подошел незнакомец в темно-серой тройке и галстуке, заколотом серебряной булавкой.
— Профессор Норонья? — поинтересовался он, вопросительно глядя на Томаша.
Историк улыбнулся.
— Он самый. Сеньор граф?
Человек в сером вытянулся в струнку, по-армейски щелкнул каблуками и церемонно поклонился.
— Жуан Нуно Виларигеш к вашим услугам.
Граф оказался стройным, немного загадочным красавцем среднего роста. Высокий лоб обрамляла курчавая седая грива. Но самым примечательным в его облике была не седина, не тонкие усики, не бородка клином, а взгляд, глубокий, пронзительный, почти гипнотический; этот человек казался путешественником во времени, пришельцем из эпохи Возрождения, самим Франческо Колонной, оставившим Флоренцию эпохи Медичи ради Португалии конца двадцатого столетия.
— Я вам очень признателен за то, что вы согласились встретиться, — поблагодарил Томаш. — Должен признаться, я даже не представлял, о чем пойдет речь.
— Насколько я понял из нашего разговора по телефону, вы нашли мой номер в бумагах покойного профессора Тошкану, среди документов, связанных с Христофором Колумбом.
— Верно.
Граф оценивающе оглядел Норонью, словно взвешивая все pro и contra и прикидывая, стоит ли ему доверять.
— Вам известно, чему была посвящена последняя работа Тошкану? — осторожно, словно прощупывая почву, спросил Виларигеш.
— Разумеется, — подтвердил историк. Граф хранил молчание, и Томаш поспешил убедить его, что неплохо разбирается в предмете. — Профессор Тошкану хотел доказать, что Колумб был не генуэзцем, а португальским евреем, мараном.
— А почему, собственно, вы заинтересовались исследованиями профессора?
Эти расспросы неспроста, решил Томаш. Одного неосторожного слова хватит, чтобы все испортить.
— Я профессор истории из Нового лиссабонского университета. Вдова Тошкану любезно согласилась передать мне бумаги, над которыми он работал перед смертью. Она полагает, что ее муж был на пороге великого открытия.
Граф выдержал недоверчивую паузу и спросил, сверля Норонью взглядом:
— Вы работаете на американский фонд?
От этого вопроса, заданного с самым невинным видом, Томаш покрылся испариной. От его ответа явно зависело, состоится ли дальнейший разговор. Вспомнив, с каким отвращением отзывалась о Молиарти сеньора Тошкану, Норонья почел за благо не афишировать связей с американцами. По крайней мере до поры до времени.
— Какой фонд? — ответил он вопросом на вопрос.
Граф смотрел Томашу прямо в глаза; Норонья выдержал его взгляд, стараясь оставаться спокойным.
— Не важно. — Виларигеш, кажется, был вполне удовлетворен. Он сделался задумчив, на его губах мелькнула легкая улыбка. — Вам приходилось бывать в нашем замке и монастыре?
Сквозь густую зелень на склонах окружавшей город горной гряды виднелись полуразрушенные стены.
— Бывал, конечно бывал, только очень давно.
— Так почему бы нам их не посетить? — предложил граф, взмахом руки приглашая гостя следовать за собой.
Виларигеш и Норонья пересекли площадь и свернули в один из примыкавших к ней переулков с неровной брусчаткой и разноцветными цветочными горшками на балконах. Здесь, у выбеленной стены старинной синагоги стоял огромный черный «мерседес». Граф сел за руль, Томаш устроился рядом, и автомобиль покатил по тихим улицам Томара.
— Вы слышали об ордене Воинов Христовых? — спросил Виларигеш, искоса поглядывая на своего спутника.
— Об ордене Воинства Христова?
— Нет, Воинов Христовых.
— По правде говоря, никогда.
— Я магистр ордена Воинов Христовых, который наследует ордену Воинства Христова.
Услышать такое Томаш не ожидал.
— Но ведь ордена Воинства Христова давно не существует…
— Потому мы и считаем себя его наследниками. Когда Воинство Христово было распущено, несколько рыцарей, несогласных с таким решением, основали тайный орден с собственным уставом. С тех пор кучка верных, потомков тех рыцарей, периодически собирается в Томаре под моим началом, чтобы исполнить обряды и принести клятвы. Мы — последние хранители тайн Воинства Христова.
— Я, право, не представлял…
— Вам известна история ордена?
— Боюсь, не слишком хорошо. Понимаете, моя специализация — криптоанализ и восточные языки, Средневековье и эпоха Географических открытий не входят в сферу моих интересов. Я стал заниматься этим вопросом только… из уважения к профессору Тошкану.
