Том 3
Часть первая
Глава 1
С конца 1811-го года началось усиленное вооружение и
сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти — миллионы людей
(считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток,
к границам России, к которым точно так же с 1811-го года стягивались силы
России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война,
то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе
событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество
злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций,
грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех
судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не
смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины
его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были
обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной
системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или
Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее
бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a
rendre le duche au duc d`Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь
возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу. ] — и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам.
Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он
и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты
казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу
Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него
насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система,
разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной
причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то,
что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а
дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с
Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко
был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное,
бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного
различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас — потомков,
созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в
его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для
нас непонятно, чтобы миллионы людей-христиан убивали и мучили друг друга,
потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и
герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти
обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что
герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей
Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, — не историков, не увлеченных процессом
изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины
его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в
изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая
причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по
себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью
события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех
других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной,
как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство
Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского
капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на
службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько
менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за
Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты
не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не
могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца
Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной
власти в России, и не было бы французской революции и последовавших
диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и
так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины
эти все — миллиарды причин — совпали для того, чтобы произвести то, что было.
И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие
должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны
были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума,
идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько
веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело,
казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, — были так же мало
произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по
набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и
Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена,
необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых
событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках
которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и
пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых
людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных
причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных
явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы
стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас
неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для
достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может
сейчас сделать или не сделать такое-то действие; но как скоро он сделает его,
так действие это, совершенное в известный момент времени, становится
невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное,
а предопределенное значение.
Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная,
которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная,
роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы.
