— Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не
дают, а теперь и все наше — детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам
говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не
согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон
напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди
делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
— Папа! об чем вы это? — сказала ему Наташа, вслед за ним
вошедшая в комнату матери.
— Ни о чем! Тебе что за дело! — сердито проговорил граф.
— Нет, я слышала, — сказала Наташа. — Отчего ж маменька не
хочет?
— Тебе что за дело? — крикнул граф. Наташа отошла к окну и
задумалась.
— Папенька, Берг к нам приехал, — сказала она, глядя в окно.
Глава 16
Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной
на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника
штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из
армии просились в Москву и что-то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься
для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых
саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего
тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул
чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в
гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о
здоровье мамаши.
— Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, — сказал граф,
— что войска? Отступают или будет еще сраженье?
— Один предвечный бог, папаша, — сказал Берг, — может решить
судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать,
собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша,
такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они
— оно, — поправился он, — показали или выказали в этой битве 26 числа, нет
никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в
грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя
несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове
«российское войско»), — я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только
не должны были подгонять солдат или что-нибудь такое, но мы насилу могли
удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, — сказал он
скороговоркой. — Генерал Барклай де Толли жертвовал жизнью своей везде впереди
войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе
представить! — И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных
за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как
будто отыскивая на его лице решения какого-то вопроса, смотрела на него.
— Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины,
нельзя представить и достойно восхвалить! — сказал Берг, оглядываясь на Наташу
и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… —
«Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? — сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом,
вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее
здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
— Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные
времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете
уехать…
— Я не понимаю, что делают люди, — сказала графиня,
обращаясь к мужу, — мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же
кому-нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что-то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал
с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться,
достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая
головой.
— А у меня к вам, папаша, большая просьба, — сказал он.
— Гм?.. — сказал граф, останавливаясь.
— Еду я сейчас мимо Юсупова дома, — смеясь, сказал Берг. —
Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что-нибудь. Я зашел,
знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как
Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон
радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и
туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке
давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много
этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу
и…
Граф сморщился и заперхал.
— У графини просите, а я не распоряжаюсь.
— Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, — сказал Берг.
— Мне для Верушки только очень бы хотелось.
— Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к
черту!.. — закричал старый граф. — Голова кругом идет. — И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
— Да, да, маменька, очень тяжелые времена! — сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая
что-то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей,
которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из
них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
— Ты знаешь за что? — спросил Петя Наташу (Наташа поняла,
что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
— За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых,
— сказал Петя. — Мне Васильич сказал. По-моему…
— По-моему, — вдруг закричала почти Наташа, обращая свое
озлобленное лицо к Пете, — по-моему, это такая гадость, такая мерзость, такая…
я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь?.. — Горло ее задрожало от судорожных
рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась
и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и
родственно-почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате,
когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и
быстрыми шагами подошла к матери.
