Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка
театрального представления. ]
Глава 21
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до
двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на
мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись
на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой
и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали
мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной
площади, на которой по какому-то чутью они чувствовали, что можно брать без
труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный
двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково-приторных, заманивающих
голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей
— одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и
без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные,
ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами
куда-то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и
били сбор. Но звук барабана заставлял солдат-грабителей не, как прежде,
сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между
солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми
головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно-серой лошади,
другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем-то говорили. Третий офицер
подскакал к ним.
— Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать
всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
— Ты куда?.. Вы куда?.. — крикнул он на трех пехотных
солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в
ряды. — Стой, канальи!
— Да, вот извольте их собрать! — отвечал другой офицер. — Их
не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
— Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются.
Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
— Да подите же туда! Гони ж их вон! — крикнул старший
офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с
ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с
красными прыщами по щекам около носа, с спокойно-непоколебимым выражением
расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к
офицеру.
— Ваше благородие, — сказал он, — сделайте милость,
защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием!
Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с
нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте!
Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
— Э! попусту брехать-то! — сказал один из них, худощавый, с
строгим лицом. — Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! — И
он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
— Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, — сердито заговорил
первый купец. — Вы пожалуйте, ваше благородие.
— Что говорить! — крикнул худощавый. — У меня тут в трех
лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ,
божью власть не руками скласть!
— Пожалуйте, ваше благородие, — говорил первый купец,
кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
— Да мне что за дело! — крикнул он вдруг и пошел быстрыми
шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и
в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в
сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера.
Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики
огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
— Что такое? Что такое? — спрашивал он, но товарищ его уже
скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и
поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две
пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько
испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка,
запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в
ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским,
кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно
визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли
оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты
разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с
передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки,
давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись
вперед.
Глава 22
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти
не было. Ворота и лавки все были заперты; кое-где около кабаков слышались
одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались
шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе
дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни
одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека
были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук
Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них
одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим
зеркалом.
— Вот ловко-то! А? Дядюшка Игнат! — говорил мальчик, вдруг
начиная хлопать обеими руками по клавишам.
— Ишь ты! — отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и
более улыбалось его лицо в зеркале.
— Бессовестные! Право, бессовестные! — заговорил сзади их
голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. — Эка, толсторожий, зубы-то скалит. На
это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно
опустив глаза, пошел вон из комнаты.
— Тетенька, я полегоньку, — сказал мальчик.
— Я те дам полегоньку. Постреленок! — крикнула Мавра
Кузминишна, замахиваясь на него рукой. — Иди деду самовар ставь.
