У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко.
Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по
песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире,
в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами
подошел к Кутузову и стал по-французски говорить ему что-то. Это был граф
Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы
нет больше и есть одна армия.
— Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне,
что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! —
сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая
значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что-то
особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека.
Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская
испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
— Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или
нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не
ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий
Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с
криком разгонять столпившиеся повозки.
Глава 26
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву.
Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал
сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат
остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении
находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из
остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного,
изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
— Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! — слышались
тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
— Шапку-то сними… шапку-то, — заговорили в толпе, обращаясь
друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко
ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому
акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что
ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские
войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько
голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового
отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что,
вероятно, там засада.
— Хорошо, — сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ
своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из-за колонны, шедшей за
Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия
остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров
распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную
трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал
французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек
пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и
тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из-под ворот, как только офицер с
командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру
командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный
крик немногих голосов послышался из-за щитов. На лицах французского генерала,
офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и
спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу
и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это
место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая
местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились
к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы
сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие
звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню
ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты
выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов.
Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл,
закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик
в воротах, и из-за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа
ружье, он целился во французов. Feu! — повторил артиллерийский офицер, и в одно
и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять
закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные
французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и
четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к
Знаменке.
— Enlevez-moi ca, [Уберите это, ] — сказал офицер, указывая
на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду.
Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez-moi ca», — сказано только про них, и
их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их
памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la
citadelle sacree, s`etaient empares des fusils de l`arsenal, et tiraient (ces
miserables) sur les Francais. On en sabra quelques`uns et on purgea le Kremlin
de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели
ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и
очистили Кремль от их присутствия. ]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в
ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали
стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по
Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке,
Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в
городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
