Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от
княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и
глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо,
что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не
может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей,
который видит это, мне ничего не говорит про сестру? — думал старый князь. —
Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от
дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить
ему, надо, чтоб он выслушал», — думал старый князь. И он стал объяснять
причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
— Ежели вы спрашиваете меня, — сказал князь Андрей, не глядя
на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), — я не хотел говорить;
но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет
всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак
не могу винить ее — я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы
спрашиваете меня, — продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда
был готов на раздражение в последнее время, — то я одно могу сказать: ежели
есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была
быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и
ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не
мог привыкнуть.
— Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
— Батюшка, я не хотел быть судьей, — сказал князь Андрей
желчным и жестким тоном, — но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что
княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
— А присудил!.. присудил!.. — сказал старик тихим голосом и,
как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал:
— Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья
упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом,
который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m-lle Bourienne и Тихона, и
спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед
отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый
мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей
Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком
мальчике-сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с
ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни
сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее
всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну,
которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе
на колени.
— Ну, рассказывай же, — говорил сын. Князь Андрей, не
отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в
особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще
тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он
спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое-нибудь дело.
— Ты решительно едешь, Andre? — сказала ему сестра.
— Слава богу, что могу ехать, — сказал князь Андрей, — очень
жалею, что ты не можешь.
— Зачем ты это говоришь! — сказала княжна Марья. — Зачем ты
это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M-lle
Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… — Как только она начала говорить
об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и
стал ходить по комнате.
— Ах, боже мой! Боже мой! — сказал он. — И как подумаешь,
что и кто — какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! — сказал он
со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл
ничтожеством, он разумел не только m-lle Bourienne, делавшую его несчастие, но
и того человека, который погубил его счастие.
— Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, — сказала она,
дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. — Я
понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди.
Люди — орудие его. — Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем
уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. —
Горе послано им, а не людьми. Люди — его орудия, они не виноваты. Ежели тебе
кажется, что кто-нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем
права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
— Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это
добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, —
сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная
злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня
простить, то, значит, давно мне надо было наказать», — подумал он. И, не
отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной
минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о
том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не
помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет
опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться,
тем больше растравится этот раздор.
— Adieu, Andre! Rappelez-vous que les malheurs viennent de
Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что
несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты. ] — были
последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! — думал князь Андрей, выезжая из аллеи
лысогорского дома. — Она, жалкое невинное существо, остается на съедение
выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить
себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и
все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? — сам не знаю, и желаю встретить
того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и
посмеяться надо мной! И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все
вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без
всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.
