— Parole d`honneur, sans parler de ce que je vous dois, j`ai
de l`amitie pour vous. Puis-je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi.
C`est a la vie et a la mort. C`est la main sur le c?ur que je vous le dis,
[Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам
дружбу. Не могу ли я сделать для вас что-нибудь? Располагайте мною. Это на
жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце, ] — сказал он,
ударяя себя в грудь.
— Merci, — сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на
Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по-немецки, и
лицо его вдруг просияло.
— Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае
пью за вашу дружбу!] — весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял
налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в
задумчиво-меланхолической позе облокотился на стол.
— Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, —
начал он. — Qui m`aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au
service de Bonaparte, comme nous l`appellions jadis. Et cependant me voila a
Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, — продолжал он грустным я мерным
голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, — que notre
nom est l`un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны.
Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у
Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо
вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции. ]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан
рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость,
все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя
бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
— Mais tout ca ce n`est que la mise en scene de la vie, le
fond c`est l`amour? L`amour! N`est ce pas, monsieur; Pierre? — сказал он,
оживляясь. — Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь,
сущность же ее — это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик. ]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
— Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] — и
капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о
своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить,
глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с
которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля
имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную
прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним
убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво
описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l`amour, которую так любил француз, была
ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда-то к своей
жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к
Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал — одна была l`amour des
charretiers, другая l`amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая — любовь
дурней. ]; l`amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в
неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые
придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к
одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к
прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной
маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что
мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и
теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он
рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль
мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d`Allemagne, где asile
значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes
filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный
суп и где молодые девушки слишком белокуры. ]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти
капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом,
состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана
эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою
обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как
сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная
полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу
жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!»
[Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер
глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом
трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю
вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил
капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг
почему-то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его
собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в
своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами
Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все
малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у
Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни
разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что-то
очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», — слышал он теперь
сказанные ею слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик,
выбившуюся прядь волос… и что-то трогательное, умиляющее представлялось ему во
всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан
обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство
самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал
необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он
несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь
любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может
принадлежать ему.
— Tiens! [Вишь ты!] — сказал капитан.
