— Tiens, qu`est ce qu`il chante celui-la? Va te promener,
[Этот что еще толкует? Убирайся к черту, ] — послышались голоса, и один из
солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы,
которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
— Un enfant? — закричал сверху француз. — J`ai entendu
piailler quelque chose au jardin. Peut-etre c`est sou moutard au bonhomme. Faut
etre humain, voyez-vous… [Ребенок? Я слышал, что-то пищало в саду. Может быть,
это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
— Ou est-il? Ou est-il? [Где он? Где он?] — спрашивал Пьер.
— Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] — кричал ему француз из
окна, показывая на сад, бывший за домом. — Attendez, je vais descendre.
[Погодите, я сейчас сойду. ]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с
каким-то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув
Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
— Depechez-vous, vous autres, — крикнул он своим товарищам,
— commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает. ]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул
за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в
розовом платьице.
— Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, — сказал
француз. — Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels,
voyez-vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что
ж, надо по человечеству. Все люди, ] — и француз с пятном на щеке побежал назад
к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять
ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно-болезненная, похожая на мать,
неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил
ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно-злобным голосом и своими маленькими
ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера
охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при
прикосновении к какому-нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над
собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но
пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с
чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески
всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.
Глава 34
Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей
ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того
места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и
вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся
здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях.
Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем
чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого-то. Пьеру казалось, что
ему что-то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни,
Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости,
оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал
спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера,
сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка
поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что-то
трогательно-невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер
быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему.
Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из
красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый
крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень
молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее
резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно
нежно-румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных
пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и
ярко-лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное
растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и
неподвижно-большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами
смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это
поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз
оглянулся на нее. Дойдя до забора и все-таки не найдя тех, кого ему было нужно,
Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более
замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских
мужчин и женщин.
— Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных,
что ли? Чей ребенок-то? — спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном
салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее
и куда она перешла.
— Ведь это Анферовы должны быть, — сказал старый дьякон,
обращаясь к рябой бабе. — Господи помилуй, господи помилуй, — прибавил он
привычным басом.
— Где Анферовы! — сказала баба. — Анферовы еще с утра
уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
— Он говорит — женщина, а Марья Николавна — барыня, — сказал
дворовый человек.
— Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, — говорил Пьер.
— И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки-то
эти налетели, — сказала баба, указывая на французских солдат.
— О, господи помилуй, — прибавил опять дьякон.
— Вы пройдите вот туда-то, они там. Она и есть. Все
убивалась, плакала, — сказала опять баба. — Она и есть. Вот сюда-то.
