«Князь Михаил Иларионович! — писал государь от 2-го октября
в письме, полученном после Тарутинского сражения. — С 2-го сентября Москва в
руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20-го; и в течение всего сего
времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и
освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы
еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с
знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По
рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000-й корпус
подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также
подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге.
Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же
сам по 25-е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель
сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею
гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были
значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию,
напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней
мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь
сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и
истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших
руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым
отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей
ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить
значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло
остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и
деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните,
что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели
опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и
Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов,
которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами
предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что
существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге,
Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже
было дано.
2-го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из
ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем,
Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий
без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть
не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели
воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников,
знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В
последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое.
Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить
свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
— Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите
того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное
сделал противоположное, — отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами,
доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели
часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум,
опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена,
посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же
желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог
удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал
бесполезным и вредным, — благословил совершившийся факт.
Глава 4
Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и
сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние
признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было
назначено на 5-е октября.
4-го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел
ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
— Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, — сказал Ермолов и
вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как
и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по-немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.)]
туда-то и туда-то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.)]
туда-то и туда-то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное
время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех
диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна
не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве
экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги
для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный
важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
— Уехали, — отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер
пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
— Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
— Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» — думал
офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с
другими генералами куда-то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не
обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал,
где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к
Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что
Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
— Да где же это?
— А вон, в Ечкине, — сказал казачий офицер, указывая на
далекий помещичий дом.
— Да как же там, за цепью?
— Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж
идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к
дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
