Французский капрал, по-домашнему расстегнутый, в колпаке, с
коротенькой трубкой в зубах, вышел из-за угла балагана и, дружески подмигнув,
подошел к Пьеру.
— Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера все
французы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точно
весна. ] — И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря на
то, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.
— Si l`on marchait par un temps comme celui-la… [В такую бы
погоду в поход идти…] — начал он.
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал
рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о
пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при
смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом.
Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и
постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что
только может случиться, все предвидено начальством.
— Et puis, monsieur Kiril, vous n`avez qu`a dire un mot au
capitaine, vous savez. Oh, c`est un… qui n`oublie jamais rien. Dites au
capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин
Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не
забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас
сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал
с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
— Vois-tu, St. Thomas, qu`il me disait l`autre jour: Kiril
c`est un homme qui a de l`instruction, qui parle francais; c`est un seigneur
russe, qui a eu des malheurs, mais c`est un homme. Et il s`y entend le… S`il
demande quelque chose, qu`il me dise, il n`y a pas de refus. Quand on a fait
ses etudes, voyez vous, on aime l`instruction et les gens comme il faut. C`est
pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l`affaire de l`autre jour si ce
n`etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне
говорил однажды: Кирил — это человек образованный, говорит по-французски; это
русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк…
Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой-чему, то любишь просвещение и
людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы
не вы, то худо бы кончилось. ]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело,
случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и
французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько
человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать,
что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал
сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный
французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак
поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат
Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и
полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
— Готово, готово, соколик! — сказал Каратаев, выходя с
аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних
портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают
мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и
миловиднее.
— Уговорец — делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и
сделал, — говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев
сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было
рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый
с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него,
не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни
слова.
— Вишь, в самый раз, — приговаривал Платон, обдергивая
рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе
рубашку и рассматривал шов.
— Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента
настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, — говорил Платон, кругло
улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
— C`est bien, c`est bien, merci, mais vous devez avoir de la
toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] —
сказал француз.
— Она еще ладнее будет, как ты на тело-то наденешь, —
говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. — Вот и хорошо и
приятно будет.
— Merci, merci, mon vieux, le reste?.. — повторил француз,
улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, — mais le reste… [Спасибо,
спасибо, любезный, а остаток-то где?.. Остаток-то давай. ]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил
француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и
продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил
Пьера перевести то, что он говорил.
— На что же ему остатки-то? — сказал Каратаев. — Нам
подверточки-то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. — И Каратаев с вдруг
изменившимся, грустным лицом достал из-за пазухи сверточек обрезков и, не глядя
на него, подал французу. — Эхма! — проговорил Каратаев и пошел назад. Француз
поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто
взгляд Пьера что-то сказал ему.
— Platoche, dites donc, Platoche, — вдруг покраснев, крикнул
француз пискливым голосом. — Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.
] — сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
— Вот поди ты, — сказал Каратаев, покачивая головой. —
Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То-то старички говаривали: потная рука
торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. — Каратаев, задумчиво
улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. — А подверточки,
дружок, важнеющие выдут, — сказал он и вернулся в балаган.
Глава 12
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену.
Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в
офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
