В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому
старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер
дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто
желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома,
сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
— Доложи; может быть, примут, — сказал Пьер.
— Слушаю-с, — отвечал официант, — пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль.
Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит,
если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна
и еще кто-то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были
компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил.
«Это одна из компаньонок», — подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
— Да, — сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо,
после того как он поцеловал ее руку, — вот как мы с вами встречаемся. Он и
последнее время часто говорил про вас, — сказала она, переводя свои глаза с
Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
— Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было
единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. — Опять
еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что-то сказать; но
Пьер перебил ее.
— Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него,
— сказал он. — Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через
третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо
компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на
него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему-то почувствовал,
что эта компаньонка в черном платье — милое, доброе, славное существо, которое
не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых,
замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала
глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
— Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами
и странным ртом, лицо компаньонки. Что-то родное, давно забытое и больше чем
милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, — подумал он. — Это строгое,
худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только
воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с
внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, —
улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно
забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло,
охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть
сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и,
главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно
и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он
хотел скрыть его, тем яснее — яснее, чем самыми определенными словами, — он
себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», — подумал Пьер. Но только
что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на
Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение
радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на
середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть
ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не
видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее
неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что
на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости
жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени
улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально-вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только
удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
Глава 16
— Она приехала гостить ко мне, — сказала княжна Марья. —
Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой
нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
— Да, есть ли семья без своего горя? — сказал Пьер,
обращаясь к Наташе. — Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас
освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только
больше открылись и засветились ее глаза.
— Что можно сказать или подумать в утешенье? — сказал Пьер.
— Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
— Да, в наше время трудно жить бы было без веры… — сказала
княжна Марья.
— Да, да. Вот это истинная правда, — поспешно перебил Пьер.
— Отчего? — спросила Наташа, внимательно глядя в глаза
Пьеру.
— Как отчего? — сказала княжна Марья. — Одна мысль о том,
что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно
поглядела на Пьера.
— И оттого, — продолжал Пьер, — что только тот человек,
который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую
потерю, как ее и… ваша, — сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что-то, но вдруг
остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье
с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти
исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он
чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд,
который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими
словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он
не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил,
он с ее точки зрения судил себя.
