Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал
себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для
всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее
любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним — его будущим
счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и
только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В
каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей,
встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие,
счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать
про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как-нибудь
объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не
стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали
какие-нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого
или такого исхода такого-то события зависит счастие всех людей, он слушал с
кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными
замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл
жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали
этого, — все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете
сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким
бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее
памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала
того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь
получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и
жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия.
Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период
времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался
впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних
сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время
безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, — думал он, — я и казался тогда странен и
смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда
умнее и проницательнее, чем когда-либо, и понимал все, что стоит понимать в
жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как
прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы
любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей,
находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
Глава 20
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с
радостно-насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из
бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что-то скрытое и самой ей
неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос — все вдруг изменилось в
ней. Неожиданные для нее самой — сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу
и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то,
что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни
одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на
будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем,
давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну
Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели
она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», — думала княжна
Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с
Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни,
охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее
самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела
права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому
чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно
и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась
в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
— Он сказал? Да? Он сказал? — повторила она. И радостное и
вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на
лице Наташи.
— Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот
взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее
волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила
о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», — подумала княжна
Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что
сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
— В Петербург? — повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись
в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и
вдруг заплакала. — Мари, — сказала она, — научи, что мне делать. Я боюсь быть
дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
— Ты любишь его?
— Да, — прошептала Наташа.
— О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, — сказала княжна
Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
— Это будет не скоро, когда-нибудь. Ты подумай, какое
счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
— Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить
о тебе.
Они помолчали.
— Только для чего же в Петербург! — вдруг сказала Наташа, и
сама же поспешно ответила себе: — Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Эпилог
Часть первая
Глава 1
Прошло семь лет после 12-го года. Взволнованное историческое
море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные
силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их
движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась
неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество.
Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись
причины образования и разложения государств, перемещений народов.
