Историческая наука до сих пор по отношению к вопросам
человечества подобна обращающимся деньгам — ассигнациям и звонкой монете.
Биографические и частные народные истории подобны ассигнациям. Они могут ходить
и обращаться, удовлетворяя своему назначению, без вреда кому бы то ни было и
даже с пользой, до тех пор пока не возникнет вопрос о том, чем они обеспечены.
Стоит только забыть про вопрос о том, каким образом воля героев производит
события, и истории Тьеров будут интересны, поучительны и, кроме того, будут
иметь оттенок поэзии. Но точно так же, как сомнение в действительной стоимости
бумажек возникнет или из того, что так как их делать легко, то начнут их делать
много, или из того, что захотят взять за них золото, — точно так же возникает
сомнение в действительном значении историй этого рода, — или из того, что их
является слишком много, или из того, что кто-нибудь в простоте души спросит:
какою же силой сделал это Наполеон? то есть захочет разменять ходячую бумажку
на чистое золото действительного понятия.
Общие же историки и историки культуры подобны людям,
которые, признав неудобство ассигнаций, решили бы вместо бумажки сделать
звонкую монету из металла, не имеющего плотности золота. И монета действительно
вышла бы звонкая, но только звонкая. Бумажка еще могла обманывать не знающих; а
монета звонкая, но не ценная, не может обмануть никого. Так же как золото тогда
только золото, когда оно может быть употреблено не для одной мены, а и для
дела, так же и общие историки только тогда будут золотом, когда они будут в
силах ответить на существенный вопрос истории: что такое власть? Общие историки
отвечают на этот вопрос противоречиво, а историки культуры вовсе отстраняют
его, отвечая на что-то совсем другое. И как жетоны, похожие на золото, могут
быть только употребляемы между собранием людей, согласившихся признавать их за
золото, и между теми, которые не знают свойства золота, так и общие историки и
историки культуры, не отвечая на существенные вопросы человечества, для
каких-то своих целей служат ходячей монетою университетам и толпе читателей —
охотников до серьезных книжек, как они это называют.
Глава 4
Отрешившись от воззрения древних на божественное подчинение
воли народа одному избранному и на подчинение этой воли божеству, история не
может сделать ни одного шага без противоречия, не выбрав одного из двух: или
возвратиться к прежнему верованию в непосредственное участие божества в делах
человечества, или определенно объяснить значение той силы, производящей
исторические события, которая называется властью.
Возвратиться к первому невозможно: верованье разрушено, и
потому необходимо объяснить значение власти.
Наполеон приказал собрать войска и идти на войну.
Представление это до такой степени нам привычно, до такой степени мы сжились с
этим взглядом, что вопрос о том, почему шестьсот тысяч человек идут на войну,
когда Наполеон сказал такие-то слова, кажется нам бессмысленным. Он имел
власть, и потому было исполнено то, что он велел.
Ответ этот совершенно удовлетворителен, если мы верим, что
власть дана была ему от бога. Но как скоро мы не признаем этого, необходимо
определить, что такое эта власть одного человека над другими.
Власть эта не может быть той непосредственной властью
физического преобладания сильного существа над слабым, преобладания,
основанного на приложении или угрозе приложения физической силы, — как власть
Геркулеса; она не может быть тоже основана на преобладании нравственной силы,
как то, в простоте душевной, думают некоторые историки, говоря, что
исторические деятели суть герои, то есть люди, одаренные особенной силой души и
ума и называемой гениальностью. Власть эта не может быть основана на
преобладании нравственной силы, ибо, не говоря о людях-героях, как Наполеоны, о
нравственных достоинствах которых мнения весьма разноречивы, история показывает
нам, что ни Людовики XI-е, ни Меттернихи, управлявшие миллионами людей, не
имели никаких особенных свойств силы душевной, а, напротив, были по большей
части нравственно слабее каждого из миллионов людей, которыми они управляли.
Если источник власти лежит не в физических и не в
нравственных свойствах лица, ею обладающего, то очевидно, что источник этой
власти должен находиться вне лица — в тех отношениях к массам, в которых
находится лицо, обладающее властью.
Так точно и понимает власть наука о праве, та самая
разменная касса истории, обещающая разменять историческое понимание власти на
чистое золото.
Власть есть совокупность воль масс, перенесенная выраженным
или молчаливым согласием на избранных массами правителей.
В области науки права, составленной из рассуждений о том,
как бы надо было устроить государство и власть, если бы можно было все это
устроить, все это очень ясно, но в приложении к истории это определение власти
требует разъяснений.
Наука права рассматривает государство и власть, как древние
рассматривали огонь, — как что-то абсолютно существующее. Для истории же
государство и власть суть только явления, точно так же как для физики нашего
времени огонь есть не стихия, а явление.
От этого-то основного различия воззрения истории и науки
права происходит то, что наука права может рассказать подробно о том, как, по
ее мнению, надо бы устроить власть и что такое есть власть, неподвижно
существующая вне времени; но на вопросы исторические о значении
видоизменяющейся во времени власти она не может ответить ничего.
Если власть есть перенесенная на правителя совокупность
воль, то Пугачев есть ли представитель воль масс? Если не есть, то почему
Наполеон I есть представитель? Почему Наполеон III, когда его поймали в Булони,
был преступник, а потом были преступники те, которых он поймал?
При дворцовых революциях, в которых участвуют иногда два-три
человека, переносится ли тоже воля масс на новое лицо? При международных
отношениях переносится ли воля масс народа на своего завоевателя? В 1808-м году
воля Рейнского Союза была ли перенесена на Наполеона? Воля массы русского
народа была ли перенесена на Наполеона во время 1809 года, когда наши войска в
союзе с французами шли воевать против Австрии?
На эти вопросы можно отвечать трояко:
Или 1) признать, что воля масс всегда безусловно передается
тому или тем правителям, которых они избрали, и что поэтому всякое
возникновение новой власти, всякая борьба против раз переданной власти должна
быть рассматриваема только как нарушение настоящей власти.
Или 2) признать, что воля масс переносится на правителей
условно под определенными и известными условиями, и показать, что все
стеснения, столкновения и даже уничтожения власти происходят от несоблюдения
правителями тех условий, под которыми им передана власть.
