О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины.
Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской
жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой
войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала
значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник,
страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои
соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по-своему с
ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то,
что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала
ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по-русски, мой добрый друг, — писала Жюли, —
потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не
могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему
обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах;
но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского,
обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся! И
действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы
проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie
сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем
прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой
войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и
смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так
спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже
оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно,
что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку
спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал
разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в
вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m-lle
Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от князя Андрея.
В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с
покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и
просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал
ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе
письмо князя Андрея, писанное из-под Витебска, после того как французы заняли
его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в
письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей
представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой
линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том,
что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о
письме князя Андрея.
— Получил от князя Андрея нынче, — сказал он княжне Марье, —
не читала?
— Нет, mon pere, [батюшка] — испуганно отвечала княжна. Она
не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
— Он пишет про войну про эту, — сказал князь с той
сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда
про настоящую войну.
— Должно быть, очень интересно, — сказал Десаль. — Князь в
состоянии знать…
— Ах, очень интересно! — сказала m-llе Bourienne.
— Подите принесите мне, — обратился старый князь к m-llе
Bourienne. — Вы знаете, на маленьком столе под пресс-папье.
M-lle Bourienne радостно вскочила.
— Ах нет, — нахмурившись, крикнул он. — Поди ты, Михаил
Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он
вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
— Ничего-то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m-lle Bourienne и даже
Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом,
сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая
никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и,
разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза,
приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула
на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
— Что вы об этом думаете, князь? — позволил себе Десаль
обратиться с вопросом.
— Я! я!.. — как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не
спуская глаз с плана постройки.
— Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
— Ха-ха-ха! Театр войны! — сказал князь. — Я говорил и
говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет
неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о
Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая
географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
— При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только
могут не видеть, — проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807-го года,
бывшей, как казалось, так недавно. — Бенигсен должен был раньше вступить в
Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
— Но, князь, — робко сказал Десаль, — в письме говорится о
Витебске…
— А, в письме, да… — недовольно проговорил князь, — да… да…
— Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. — Да, он пишет,
французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
— Князь ничего про это не пишет, — тихо сказал он.
— А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. — Все долго
молчали.
— Да… да… Ну, Михайла Иваныч, — вдруг сказал он, приподняв
голову и указывая на план постройки, — расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о
плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
