Наполеон улыбнулся, велел дать этому казаку лошадь и
привести его к себе. Он сам желал поговорить с ним. Несколько адъютантов
поскакало, и через час крепостной человек Денисова, уступленный им Ростову,
Лаврушка, в денщицкой куртке на французском кавалерийском седле, с плутовским и
пьяным, веселым лицом подъехал к Наполеону. Наполеон велел ему ехать рядом с
собой и начал спрашивать:
— Вы казак?
— Казак-с, ваше благородие.
«Le cosaque ignorant la compagnie dans laquelle il se
trouvait, car la simplicite de Napoleon n`avait rien qui put reveler a une imagination
orientale la presence d`un souverain, s`entretint avec la plus extreme
familiarite des affaires de la guerre actuelle», [Казак, не зная того общества,
в котором он находился, потому что простота Наполеона не имела ничего такого,
что бы могло открыть для восточного воображения присутствие государя,
разговаривал с чрезвычайной фамильярностью об обстоятельствах настоящей войны.
] — говорит Тьер, рассказывая этот эпизод. Действительно, Лаврушка, напившийся
пьяным и оставивший барина без обеда, был высечен накануне и отправлен в
деревню за курами, где он увлекся мародерством и был взят в плен французами.
Лаврушка был один из тех грубых, наглых лакеев, видавших всякие виды, которые
считают долгом все делать с подлостью и хитростью, которые готовы сослужить
всякую службу своему барину и которые хитро угадывают барские дурные мысли, в
особенности тщеславие и мелочность.
Попав в общество Наполеона, которого личность он очень
хорошо и легко признал. Лаврушка нисколько не смутился и только старался от
всей души заслужить новым господам.
Он очень хорошо знал, что это сам Наполеон, и присутствие
Наполеона не могло смутить его больше, чем присутствие Ростова или вахмистра с
розгами, потому что не было ничего у него, чего бы не мог лишить его ни
вахмистр, ни Наполеон.
Он врал все, что толковалось между денщиками. Многое из
этого была правда. Но когда Наполеон спросил его, как же думают русские,
победят они Бонапарта или нет, Лаврушка прищурился и задумался.
Он увидал тут тонкую хитрость, как всегда во всем видят
хитрость люди, подобные Лаврушке, насупился и помолчал.
— Оно значит: коли быть сраженью, — сказал он задумчиво, — и
в скорости, так это так точно. Ну, а коли пройдет три дня апосля того самого
числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: «Si la bataille est donnee avant
trois jours, les Francais la gagneraient, mais que si elle serait donnee plus
tard, Dieu seul sait ce qui en arrivrait», [«Ежели сражение произойдет прежде
трех дней, то французы выиграют его, но ежели после трех дней, то бог знает что
случится». ] — улыбаясь передал Lelorgne d`Ideville. Наполеон не улыбнулся,
хотя он, видимо, был в самом веселом расположении духа, и велел повторить себе
эти слова.
Лаврушка заметил это и, чтобы развеселить его, сказал,
притворяясь, что не знает, кто он.
— Знаем, у вас есть Бонапарт, он всех в мире побил, ну да об
нас другая статья… — сказал он, сам не зная, как и отчего под конец проскочил в
его словах хвастливый патриотизм. Переводчик передал эти слова Наполеону без
окончания, и Бонапарт улыбнулся. «Le jeune Cosaque fit sourire son puissant
interlocuteur», [Молодой казак заставил улыбнуться своего могущественного
собеседника. ] — говорит Тьер. Проехав несколько шагов молча, Наполеон
обратился к Бертье и сказал, что он хочет испытать действие, которое произведет
sur cet enfant du Don [на это дитя Дона] известие о том, что тот человек, с
которым говорит этот enfant du Don, есть сам император, тот самый император,
который написал на пирамидах бессмертно-победоносное имя.
Известие было передано.
Лаврушка (поняв, что это делалось, чтобы озадачить его, и
что Наполеон думает, что он испугается), чтобы угодить новым господам, тотчас
же притворился изумленным, ошеломленным, выпучил глаза и сделал такое же лицо,
которое ему привычно было, когда его водили сечь. «A peine l`interprete de
Napoleon, — говорит Тьер, — avait-il parle, que le Cosaque, saisi d`une sorte
d`ebahissement, no profera plus une parole et marcha les yeux constamment
attaches sur ce conquerant, dont le nom avait penetre jusqu`a lui, a travers
les steppes de l`Orient. Toute sa loquacite s`etait subitement arretee, pour
faire place a un sentiment d`admiration naive et silencieuse. Napoleon, apres
l`avoir recompense, lui fit donner la liberte, comme a un oiseau qu`on rend aux
champs qui l`ont vu naitre». [Едва переводчик Наполеона сказал это казаку, как
казак, охваченный каким-то остолбенением, не произнес более ни одного слова и
продолжал ехать, не спуская глаз с завоевателя, имя которого достигло до него
через восточные степи. Вся его разговорчивость вдруг прекратилась и заменилась
наивным и молчаливым чувством восторга. Наполеон, наградив казака, приказал
дать ему свободу, как птице, которую возвращают ее родным полям. ]
Наполеон поехал дальше, мечтая о той Moscou, которая так занимала
его воображение, a l`oiseau qu`on rendit aux champs qui l`on vu naitre [птица,
возвращенная родным полям] поскакал на аванпосты, придумывая вперед все то,
чего не было и что он будет рассказывать у своих. Того же, что действительно с
ним было, он не хотел рассказывать именно потому, что это казалось ему
недостойным рассказа. Он выехал к казакам, расспросил, где был полк, состоявший
в отряде Платова, и к вечеру же нашел своего барина Николая Ростова, стоявшего
в Янкове и только что севшего верхом, чтобы с Ильиным сделать прогулку по
окрестным деревням. Он дал другую лошадь Лаврушке и взял его с собой.
Глава 8
Княжна Марья не была в Москве и вне опасности, как думал
князь Андрей.
После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы
вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и
написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им
намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться,
предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых
Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов,
и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
