Глава 21
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на
тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и
сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром
по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая
Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах
шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под
деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к
видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За
Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом,
березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний
крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево
от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные
массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы,
местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово,
Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна
дымящаяся, сожженная деревня — Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так
неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его
представлению. Везде было не поле сражения, которое он ожидал видеть, а поля,
поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни
разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже
отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», — подумал он и обратился к
офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
— Позвольте спросить, — обратился Пьер к офицеру, — это
какая деревня впереди?
— Бурдино или как? — сказал офицер, с вопросом обращаясь к
своему товарищу.
— Бородино, — поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к
Пьеру.
— Там наши? — спросил Пьер.
— Да, а вон подальше и французы, — сказал офицер. — Вон они,
вон видны.
— Где? где? — спросил Пьер.
— Простым глазом видно. Да вот, вот! — Офицер показал рукой
на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и
серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
— Ах, это французы! А там?.. — Пьер показал влево на курган,
около которого виднелись войска.
— Это наши.
— Ах, наши! А там?.. — Пьер показал на другой далекий курган
с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились
костры и чернелось что-то.
— Это опять он, — сказал офицер. (Это был Шевардинский
редут.) — Вчера было наше, а теперь его.
— Так как же наша позиция?
— Позиция? — сказал офицер с улыбкой удовольствия. — Я это
могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот,
видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. — Он указал на деревню с белой
церковью, бывшей впереди. — Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где
еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый
фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва-река,
и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… — и тут офицер
остановился. — Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был
вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое
крыло, теперь вон, вон — видите деревню и дым? — это Семеновское, да вот здесь,
— он указал на курган Раевского. — Только вряд ли будет тут сраженье. Что он
перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где
бы ни было, многих завтра не досчитаемся! — сказал офицер.
Старый унтер-офицер, подошедший к офицеру во время его
рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он,
очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
— За турами ехать надо, — сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно
думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об
этом.
— Ну да, посылай третью роту опять, — поспешно сказал
офицер.
— А вы кто же, не из докторов?
— Нет, я так, — отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять
мимо ополченцев.
— Ах, проклятые! — проговорил следовавший за ним офицер,
зажимая нос и пробегая мимо работающих.
— Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… —
послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по
дороге.
Из-под горы от Бородина поднималось церковное шествие.
Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями,
опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
— Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
— Смоленскую матушку, — поправил другой.
Ополченцы — и те, которые были в деревне, и те, которые
работали на батарее, — побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию.
За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок
в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с
черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того
времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон
шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
