Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала
неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже
испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с
длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на
действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно,
только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными
ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
— Господин, позвольте вас попросить с дороги, — сказал он
ему, — здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера.
Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал
ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой,
учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же
спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного
недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное
тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще
животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли
Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали
его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая
взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
— И как это вы не боитесь, барин, право! — обратился к Пьеру
краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
— А ты разве боишься? — спросил Пьер.
— А то как же? — отвечал солдат. — Ведь она не помилует. Она
шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, — сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились
подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это
открытие обрадовало их.
— Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот
так барин!
— По местам! — крикнул молоденький офицер на собравшихся
вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в
первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью
обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в
особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из-за дыма выстрелов с
того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения
за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся
на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно-радостное
возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в
особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством.
Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два
орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа
и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали
этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
— Чиненка! — кричал солдат на приближающуюся, летевшую со
свистом гранату. — Не сюда! К пехотным! — с хохотом прибавлял другой, заметив,
что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
— Что, знакомая? — смеялся другой солдат на присевшего
мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что
делалось впереди.
— И цепь сняли, видишь, назад прошли, — говорили они,
указывая через вал.
— Свое дело гляди, — крикнул на них старый унтер-офицер. —
Назад прошли, значит, назади дело есть. — И унтер-офицер, взяв за плечо одного
из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
— К пятому орудию накатывай! — кричали с одной стороны.
— Разом, дружнее, по-бурлацки, — слышались веселые крики
переменявших пушку.
— Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, — показывая зубы,
смеялся на Пьера краснорожий шутник. — Эх, нескладная, — укоризненно прибавил
он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
— Ну вы, лисицы! — смеялся другой на изгибающихся
ополченцев, входивших на батарею за раненым.
— Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! — кричали на
ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
— Тое кое, малый, — передразнивали мужиков. — Страсть не
любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой
потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и
светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося)
молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался
знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все
более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал)
разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в
кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали
назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой-то генерал со свитой вошел на
курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять
вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее
подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи,
послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты
двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в
глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся
опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их
протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и
носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько
человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались
солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито
крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом,
большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький
офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами.
Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с
напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
