Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот
огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера.
Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
— Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется
только восемь, прикажете ли продолжать огонь? — спросил он.
— Картечь! — не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший
через вал.
Вдруг что-то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел
на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и
пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат,
в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти
звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад,
как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер,
ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье
шлепнуло во что-то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
— Все картечью! — кричал офицер.
Унтер-офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным
шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого
вина) сказал, что зарядов больше не было.
— Разбойники, что делают! — закричал офицер, оборачиваясь к
Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. —
Беги к резервам, приводи ящики! — крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и
обращаясь к своему солдату.
— Я пойду, — сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими
шагами пошел в другую сторону.
— Не стрелять… Выжидай! — кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся
с Пьером.
— Эх, барин, не место тебе тут, — сказал он и побежал вниз.
Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось
впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» — вдруг вспомнил он, уже
подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или
вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье
блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий,
зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю;
ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски
и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от
него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно
визжала.
Глава 32
Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на
батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на
батарее выстрелов не слышно было, но какие-то люди что-то делали там. Пьер не
успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к
нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что-то внизу, и видел одного,
замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за
руку, кричал: «Братцы!» — и видел еще что-то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит,
что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в
спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом
человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что-то. Пьер,
инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг
против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский
офицер) одной рукой за плечо, другой за горло. Офицер, выпустив шпагу, схватил
Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на
чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им
делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? — думал каждый из них. Но,
очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он,
потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче
сжимала его горло. Француз что-то хотел сказать, как вдруг над самой головой их
низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского
офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о
том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору,
спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не
успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских
солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это
была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его
храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он
будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками
«ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского
генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых
Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и
на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа
времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел
никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал.
Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови.
Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что
они сделали!» — думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок,
двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди,
и в особенности налево у Семеновского, кипело что-то в дыму, и гул выстрелов,
стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как
человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.
