Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о
занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по
лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая
ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
— Съезди, голубчик, — сказал он Ермолову, — посмотри, нельзя
ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска.
Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема.
В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия
Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах,
приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов
читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен
успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз
голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель-адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая
мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в
пространство (нем.)], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда
подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на
левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и
расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение
было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися,
повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной
улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной
небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный,
предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а
сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем
кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.)]
— подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым,
начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как
приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
— Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить
нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, —
докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не
понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив
волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.)] с улыбкой сказал:
— Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того,
что я видел… Войска в полном расстройстве…
— Вы видели? Вы видели?.. — нахмурившись, закричал Кутузов,
быстро вставая и наступая на Вольцогена. — Как вы… как вы смеете!.. — делая
угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. — Как смоете
вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от
меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения
известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что-то, но Кутузов перебил его.
— Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге.
Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить
того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему
назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, — строго сказал
Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого
генерала. — Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско.
Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, — сказал
Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав
плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese
Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.)]
— Да, вот он, мой герой, — сказал Кутузов к полному
красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был
Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и
что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по-французски
сказал:
— Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes
obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны
отступить?]
— Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises
c`est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, — отвечал Раевский, — et
mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается
победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
— Кайсаров! — крикнул Кутузов своего адъютанта. — Садись
пиши приказ на завтрашний день. А ты, — обратился он к другому, — поезжай по
линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген
вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь
письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот
приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности,
желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во
всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее
главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день,
передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в
последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах,
которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал
Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал
Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе
главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших
сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные,
колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
