— Берись, клади, всё одно! — крикнул чей-то голос. Его
другой раз взяли за плечи и положили на носилки.
— Ах боже мой! Боже мой! Что ж это?.. Живот! Это конец! Ах
боже мой! — слышались голоса между офицерами. — На волосок мимо уха прожужжала,
— говорил адъютант. Мужики, приладивши носилки на плечах, поспешно тронулись по
протоптанной ими дорожке к перевязочному пункту.
— В ногу идите… Э!.. мужичье! — крикнул офицер, за плечи
останавливая неровно шедших и трясущих носилки мужиков.
— Подлаживай, что ль, Хведор, а Хведор, — говорил передний
мужик.
— Вот так, важно, — радостно сказал задний, попав в ногу.
— Ваше сиятельство? А? Князь? — дрожащим голосом сказал
подбежавший Тимохин, заглядывая в носилки.
Князь Андрей открыл глаза и посмотрел из-за носилок, в
которые глубоко ушла его голова, на того, кто говорил, и опять опустил веки.
Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и
где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с
завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и
лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали
просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на
березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели,
стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и
внимательными лицами, стояли толпы солдат-носильщиков, которых тщетно отгоняли
от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты
стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное
значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались
то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера
за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у
палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили
водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через
неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились,
ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что
делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его
страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко
говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной
головой, высокий, красивый, черноволосый унтер-офицер. Он был ранен в голову и
ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и
носильщиков.
— Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого
короля забрали! — блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг
себя, кричал солдат. — Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты
мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика,
блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве
не все равно теперь, — подумал он. — А что будет там и что такое было здесь?
Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего
я не понимал и не понимаю».
Глава 37
Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными
небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем
(чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял
голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел
отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он
вздохнул и опустил глаза.
— Ну, сейчас, — сказал он на слова фельдшера, указывавшего
ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
— Видно, и на том свете господам одним жить, — проговорил
один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся
стол, с которого фельдшер споласкивал что-то. Князь Андрей не мог разобрать в
отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон,
мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг
себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного
человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как
несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело
наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та
самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы
предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий
положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно
увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин,
вероятно, казак — по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его.
Доктор в очках что-то резал в его коричневой, мускулистой спине.
— Ух, ух, ух!.. — как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв
кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал
рваться, дергаться и визжать пронзительно-звенящим, протяжным визгом. На другом
столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный
человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы
показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров
навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога
быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек
этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча — один был бледен и
дрожал — что-то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с
татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к
князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
— Раздеть! Что стоите? — крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда
фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с
него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул.
Потом он сделал знак кому-то. И мучительная боль внутри живота заставила князя
Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты,
клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только
князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы
и поспешно отошел.
