Так писал Тициус, а Иоганн Элерт Боде, назначенный в 1772 году директором берлинской обсерватории, сделал очень много, чтобы привлечь внимание к числам Тициуса. «Возможно ли поверить, — вопрошал он, — что Творец Вселенной оставил бы позицию между Марсом и Юпитером пустой? Разумеется, нет».
А затем — открытие Гершеля. Если удалось обнаружить одну планету впервые с дней античности, так почему бы и не еще одну? Более того: Георгианская планета Гершеля, орбита которой находилась за орбитой Сатурна, с ошеломляющей точностью укладывалась в закон Тициуса — Боде. Было установлено, что она обращается вокруг Солнца на расстоянии, в 19,6 раз превосходящем расстояние от него до Земли. Число это, умноженное на десять с вычетом четырех, равнялось 192, то есть следующему числу арифметического ряда Тициуса.
И потому повсюду наблюдатели неба возобновили свои розыски в разрыве между Марсом и Юпитером, мечтая объявить своим какое-нибудь новое небесное тело. Грезил об этом и Александр, причем с большими основаниями, чем другие, так как чуть менее двух лет назад он две ночи подряд словно бы видел ее.
Сначала он было подумал, что это неяркая звезда восьмой величины, в одну ясную октябрьскую ночь светившаяся низко в Рыбах. Но им овладело сомнение, так как это была не та звезда, которую он видел там прежде. Он сверился со своими каталогами, но не сумел ее определить. Он тщательно отметил ее позицию и на следующую ночь ждал ее. И увидел, что она движется. Значит, это была не звезда, и он тут же обнаружил, что ее края слишком четкие, слишком ясно очерчены для кометы.
Он старался сохранять спокойствие, но неизбежно в его памяти всплыли прославленные заметки Гершеля после первого наблюдения Георгианской звезды:
«В Квартилии вблизи Зеты Тельца, в нижнем из двух находится любопытная либо Туманная звезда, либо, быть может, Комета…»
Александр нетерпеливо ждал следующей ночи, чтобы проследить путь неведомого объекта. Но его постигло тяжкое разочарование: небо было затянуто тучами и оставалось затянутым еще несколько последующих ночей, а затем прибывающая луна лишила его заветной добычи. И таким образом, когда небеса вновь прояснились, он потерял зодиакальный путь таинственного небесного тела.
Однако он навеки запомнил ту упоенную минуту восторга, когда поверил, что открыл исчезнувшую планету. И продолжал грезить, что в одну прекрасную ночь вновь ее найдет.
Нынче же он намеревался наблюдать небо с куда более скромной целью: он надеялся, что безлунный мрак позволит ему заняться Лебедем, на его взгляд, самым примечательным созвездием небес в начале лета, увенчанным сверкающим алмазом Денеба. И потому Александра поджидала ночь тихой радости — он намеревался вести наблюдения, пока через два часа после полуночи на юго-востоке не взойдет Юпитер. Небо обещало оставаться ясным, и даже прохладный ночной ветерок против обыкновения задувал откуда следовало, принося с собой душистое дыхание лугов на севере вместо смрада дымящих печей, обжигающих кирпичи в Холлоуэе. Однако тихая умиротворенность длилась недолго.
Услышав шаги Дэниэля, торопливо взбегающего по узкой железной лестнице, ведущей на крышу, он в удивлении оглянулся: Дэниэль редко отрывал его от телескопа.
— К вам пришли, — сказал мальчик, вцепившись в железные перила и неуверенно шурясь во тьму крыши.
— Кто?
— Не знаю…
В голосе Даниэля звучал страх. Страх охватил и Александра, потому что ночные посетители навещали его и прежде. Он неуверенно поднялся из своего кресла. Двенадцатый час. Кто мог прийти к нему в такое время?
С тяжелым сердцем он закрыл зеркало телескопа, заметив, как вздрагивают его руки. И попытался успокоиться.
— О, Денеб, — прошептал он, — Алголь, звезда-демон, и красавица Капелла! Подождите меня. — Затем он машинально проверил, не сбился ли на сторону его парик и что на лацканах его потертого сюртука не осталось пятен вина или соуса: дух щегольской элегантности давался Александру Уилмоту нелегко, а особенно в подобные минуты, когда его сердце бешено колотилось, а во рту пересохло от страха.
Как мог быстрее он спустился по крутой лесенке со своей воздушной вышки, вне себя от ужаса, что его прошлое вновь ему угрожает.
В декабрьскую ночь полтора года назад Александр вошел в трактир «Лебедь» на Вир-стрит в сопровождении молодого человека, с которым познакомился в кофейне поблизости. Он был итальянцем по имени Люка с оливково-смуглой кожей и мягкой манерой речи и поведал Александру о своей любви к музыке. В «Лебеде» Люка, видимо, знали, и ему тут же была предоставлена комната наверху. Александр, когда они распили первую бутылку вина, начал забывать свою стеснительность. Но и тогда он все еще моментами колебался. Но Люка задул свечи одну за другой и мягко улестил его к интимному сближению.
Александр навсегда запомнил потрясение, которое испытал, когда, едва все завершилось, Люка холодно потребовал денег. Очень большую сумму. И не в уплату за умелые услуги — этого Александр ожидал, зная, как обделываются такие дела, — нет, молодой итальянец оказался шантажистом.
Александр скоро понял, что не был его единственной жертвой. Люка входил в компанию мужчин, которые в «Лебеде» и других подобных заведениях в окрестностях Вир-стрит систематически обирали таких, как Александр. Некоторое время зловещие гости являлись в дом Александра по ночам, требуя денег, тревожа соседей и ввергая самого Александра в горячку страха. Чтобы платить им, он продал все самое дорогое — свои бесценные книги, золотые часы, любимый телескоп, верный спутник во всех его путешествиях. Но этого оказалось недостаточно, и в конце концов его мучители объявили ему, что либо он раздобудет еще денег, либо его имя вместе с именами других, попавших в ту же ловушку, сообщат магистратам.
Александр знал, какую враждебность вызывали такие обвинения. Правда, после того, как в Лондоне кого-то повесили за содомию, прошло целых двадцать лет, но она по-прежнему осталась преступлением, каравшимся смертью. Обвинения в ней предъявлялись часто и всякий раз создавали атмосферу такой истеричной враждебности, что обвиненные, даже если и были оправданы, не могли уже вернуться к привычной жизни, а газетные листки разжигали пугающие разговоры об иностранном растлении нравов, о кознях дьявола против честных англичан.
Наконец Александру пришлось признать, что у него нет иного выхода, кроме как воззвать о помощи к своему единоутробному брату Джонатану Эбси. И Джонатан спас его, использовав свое служебное положение. Джонатан спас Александра от тюрьмы и положил конец угрозам шантажистов. Однако Александр обнаружил, что терпеть открытое презрение своего брата было едва ли не тяжелее, чем страх перед ночными просителями. Когда все завершилось, Джонатан более чем ясно дал понять, что больше не желает видеть Александра. И потому Александр был ошеломлен, когда, войдя в свою маленькую гостиную на втором этаже, в дрожащем озарении двух свечей он увидел, кто сидит там. — Сердце словно съежилось у него в груди, а то, что последовало, вытеснило блеск звезд из его мыслей.
— Что, Александр, — сказал Джонатан Эбси, — я оторвал тебя от созерцания звезд? Ну-ну. Времени прошло много, и ты мог бы постараться сделать вид, что рад меня видеть. Пусть даже притворно.
