— Не так хорошо, как следовало бы. — Поллок почесал седую голову и поднес к окну копию письма, которое Джонатан счел было зашифрованным, но которое при ближайшем рассмотрении оказалось всего лишь сообщением о ценах на скот, отправленным из одного рыночного города в другой. — Магистраты утверждают, что держат эти места под наблюдением, но мне сдается, что слишком уж много беженцев крайне сомнительных приверженностей собираются в этих харчевнях. Они оплакивают свое изгнание и нищету, в которую впали. Но, сдается мне, некоторые из них не те, за кого себя выдают, — их карманы набиты добрым французским золотом, золотом того качества, которого злополучные люди в их собственной стране в глаза не видят, — монетами, которые будто с помощью колдовства перелетают через море из тайных подвалов Парижа в Лондон. Золото покупает секреты. Я ручаюсь, Эбси, найдите запас этих золотых монет, этих louis d’or
[3]
, и вы найдете шпиона. Эти беженцы отсылают жизненно важные сведения о наших военных планах только Богу известно, какими дьявольскими способами, прямехонько своим языческим хозяевам в Париже, а мы заглядываем в письма! Всегда от нас требуют только заглядывать в письма. А теперь скажите мне, будут эти коварные шпионы отправлять свои предательские послания по почте? Будут?
И Вильям Поллок сильно встряхнул одну из курьерских сумок Джонатана и затянул шнурок с такой яростью, будто затягивал его на шее французского шпиона.
Джонатан сказал:
— Они ведь посылали по почте зашифрованные сообщения, сэр, и мы их изымали.
— Но сколько писем остались не перехваченными, Эбси? Сколько отправлялись с тайными гонцами по пустынным дорогам в пустынные места на побережье, чтобы уплыть на рыбачьем суденышке? Нам необходимо скрутить этих негодяев здесь, в Лондоне, где скапливаются все их шпионские сведения, — скрутить прежде, чем их проклятые письма будут вообще написаны. Эти предатели собираются в публичных местах с полной безнаказанностью. Не далее как нынче утром я выслушал доносы о заведении под названием «Ангел» на Пиккадилли. Прежде оно было известно главным образом своими шлюхами, а теперь там собираются еще и французы, и позавчера ночью слышали, как они распевали революционные песни и пили за здоровье предателя Томаса Пейна. Это измена, не более и не менее, и товарищ министра приказывает нам положить конец этим непотребствам, пусть даже нам самим придется выйти на улицы!
Поллок, распаляясь все больше, был вынужден умолкнуть, чтобы перевести дух, и тут Джонатан сказал поспешно:
— Я пойду туда, сэр.
Поллок посмотрел на него с недоумением:
— Но это же не ваша обязанность, Джонатан!
— Вы же сказали, что мы все должны делать все, что в наших силах. «Ангел», вы говорите? В Кемпс-Корт? Я пойду туда сегодня же вечером.
Вошел рассыльный — Поллока вызвал товарищ министра. Однако Джонатан недолго пребывал в одиночестве: едва шаги Поллока затихли, как в холл вошел Ричард Кроуфорд, еще один чиновник Министерства внутренних дел. Кроуфорд был надутым самоуверенностью замухрышкой, страдал несварением желудка и постоянно терял свои очки. Его педантичная скаредная подловатость равнинного шотландца и аккуратные пастырские темные костюмы раздражали Джонатана свыше всякой меры.
Кроуфорд посмотрел вслед удаляющемуся Поллоку, затем вновь обернулся к Джонатану и поднял брови.
— Итак, друг мой, — объявил он. — Положение наше прискорбно. Французы повсюду нас опережают, а мы не можем изловить ни единого шпиона.
— Похоже на то, — пробурчал Джонатан, разбирая бумаги и желая, чтобы Кроуфорд убрался подальше.
Но Кроуфорд подошел поближе.
— Так вы пойдете в этот кабак? В этот «Ангел»?
Он, очевидно, подслушал гораздо больше того, что говорил Поллок, чем устраивало Джонатана, который, все еще наклоняясь над бумагами, неохотно проурчал «да».
— Пойти одному может быть опасно, — не отступал Кроуфорд, чье дыхание пахло кислым от несварения желудка. — Я тоже пойду.
— Со мной все будет хорошо, — ответил Джонатан, пожалуй, слишком уж резко и сложил бумаги в стопку. — Со мной для помощи будет Лакит. Идти туда нам всем не имеет смысла.
На краткий миг выражение вкрадчивого подобострастия исчезло с лица Кроуфорда, сменившись невольной краснотой уязвленной гордости, почти гнева. Джонатан мысленно вздохнул: он устал проливать бальзам на оскорбленные чувства обидчивого шотландского фитюльки.
— Но мы скоро пообедаем вместе, а, Ричард? — сказал он поспешно. — Я слышал про новую ресторацию вблизи Стрэнда. Может быть, вы не откажетесь быть моим гостем как-нибудь вечерком?
Кроуфорд снова фыркнул и сказал только:
— Иногда, сдается мне, вы не шпионов высматриваете, друг мой. А если так, то снова и снова посещать эти заведения вам никакого толка нет. Совсем никакого. — Он повернулся на каблуках и ушел, а у Джонатана мучительно сжалось сердце: он совершенно точно знал, что подразумевал этот намек.
Три года назад пятнадцатилетняя дочь Джонатана Элли сбежала из дома. Она грезила о том, чтобы стать актрисой, но подобно многим и многим другим бесследно исчезла в темных улицах столицы. Вечер за вечером Джонатан рыскал по театрам и питейным заведениям вблизи них, ища ее.
Год спустя был найден ее труп. Ее задушили в проулке вблизи Хеймаркета, и Джонатан узнал, что она вела жизнь шлюхи.
Быть может, именно тогда жизнь Джонатана в корне изменилась. После сокрушительной яви смерти дочери он замкнулся в себе, одержимый одной мыслью. Лишившийся сна, он обходил кабаки и харчевни близ того места, где убили его дочь. Угрюмая решимость найти убийцу Элли пожирала его энергию и все его свободное время. Горькая ожесточенность еще больше возрастала по мере того, как он мало-помалу осознавал, что правоохранительная система не располагает ни временем, ни ресурсами расследовать преступление, когда отсутствуют улики и свидетели, а уж тем более если жертвой была шлюха. И все-таки Джонатан не оставлял своих усилий. Едва его длинный служебный день подходил к концу, он отправлялся обходить улицы, задавать вопросы. Он нанимал профессиональных поимщиков воров, тратя на них немногие деньги, которыми располагал. Но постепенно, пока попытки найти ниточку раз за разом завершались неудачей, пока угасала — нет, не скорбь, а надежда, что убийство будет отомщено, — он начал искать по вечерам не дружеских бесед с коллегами, но забвения в вине. И круг его прежних друзей мало-помалу распался.
И только Кроуфорд из всех его бывших приятелей в министерстве еще выказывал какую-то привязанность к нему. Вдвоем они провели немало вечеров в разных питейных заведениях, где Джонатан лишь изредка ронял два-три слова, очередная бутылка кларета сменялась другой, и демоны у него в голове давали себе волю. Изредка, если Джонатана вдруг охватывало недоумение, чем объясняется такое участие к нему Кроуфорда, он от него отмахивался, полагая, что Кроуфорду приходится иметь дело с собственными демонами.
