Лакит следил, как француз стучал в дверь, пока ее не открыл черный парнишка. Когда доктор скрылся за дверью, Лакит подошел поболтать с кучером, дюжим угрюмым человеком с лицом, располосованным шрамом.
Он удовлетворенно улыбнулся ответам, которых в конце концов добился, как и тому, что увидел. Он смотрел, как карета поехала на запад, а потом под смыкающимися сумерками сам пошел пешком на юг в сторону города, сунув руки в карманы. Его жесткие волосы лихо торчали, а пустой желудок приятно согревала пинта лучшего эля «Головы быка». Он не сомневался в весомой благодарности Джонатана Эбси за сведения, которые он ему сейчас доставит.
XXVIII
Ибо, мнится мне, понимание более всего походит на чулан, куда доступ света полностью закрыт, и оставлено лишь малое отверстие, дабы впускать внешние видимые подобия или Идеи вещей снаружи.
ДЖОН ЛОКК. «Эссе касательно человеческого понимания» (1690)
Джошуа Уиткомб, разговорчивый хозяин «Голубого колокольчика», где прежде работала Присс, обильно облегчался у стены в темном проулке за своим трактиром, когда к нему подошли двое мужчин. Приближались они неторопливо, но целенаправленно. И не походили на искателей легких забав. Они стояли и ждали, пока янтарная струя Джошуа не кончила орошать булыжник.
Джошуа, оставивший трактир в надежных руках супруги часика на полтора-два и пропустивший несколько добрых пинт в заведении миссис Ламберт на Стрэнде, вдобавок ублажив ее, внезапно ощутил, как приятное благодушие покидает его. Стараясь застегнуть ширинку штанов и на миг с мимолетным сожалением вспомнив, как часом раньше то, что она скрывала, вызвало лестное восклицание восхищения у пышнотелой миссис Ламберт, он торопливо обернулся к выходу из проулка и приветливому фонарю, висевшему над облупившейся вывеской «Голубого колокольчика».
Однако они настигли его заметно раньше, чем он успел добраться до крыльца, ухватили его и рывком повернули, будто он был всего лишь хлипким мальчишкой, а не настоящим быком, как сладостно назвала его миссис Ламберт в судорогах наслаждения. Джош размахнулся и ударил левого из нападавших, но в ответ твердый, как сталь, кулак вспенил весь эль в его брюхе и отправил сладкие мысли о миссис Ламберт на небеса.
Иисусе! Он глотал ртом воздух.
— У меня денег нет, — прохрипел он, — если вы их ищете. Отстаньте от меня, не то я кликну стражников.
Как они захохотали! И внезапно при взгляде на их худые подлые лица, на их черную солидную одежду Джошуа пришло в голову, что, пожалуй, они сами с Боу-стрит. И он призадумался еще больше, когда увидел третьего, который среди теней ждал и наблюдал усталыми голубыми глазами.
Тот, который его ударил, сказал:
— Слушай меня! Мы здесь, чтобы задать тебе несколько вопросов, и мы ждем честных ответов на них. Ты понял?
Джошуа боялся, что они прознали про краденые вещи, которые он сбывал для Тобиаса Гринуэя из Севен-Дайлс или о фальшивых монетах, которые прошлой весной он поспособствовал отправить дальше. Он взял себя в руки, одернул помятый сюртук и буркнул:
— Мне скрывать нечего.
И вот тут третий вышел из теней.
— Одна девушка, — сказал он, — работала на тебя. Ее звали Присцилла, и ее убили две недели назад всего в нескольких шагах отсюда.
Джошуа пожал плечами, испытав почти облегчение, что его опять всего только спрашивают о Присс.
— Да. Смазливая была девчонка. Разве что слишком уж легко услужала.
Тот вдруг шагнул вперед, и Джошуа вздрогнул, так сильно он сжал его подбородок.
— И тебе ее услуги были по вкусу, трактирщик Джошуа? Так? Кое-кто шепчет, что это ты вышел потихоньку и задушил ее вот этими большими лапами.
Джошуа побледнел.
— Нет. Это неправда. Да как вы могли такое подумать?
— Но ты часто с ней забавлялся? — Голос стал еще суровее. — Наливал пинты, а в промежутках тешился с ней? Мы слышали, что она начала много себе позволять, требовала, чтобы ты выгнал свою жену, а ее сделал госпожой «Голубого колокольчика»? И это тоже ложь?
— Да, — прохрипел Джошуа, собираясь с силами. — Ложь и ничего больше… — Он снова попытался вырваться, но один из помощников допросчика так заломил ему руку за спину, что словно бы сломал кость. В ноздри ему не переставая бил запах мочи от лужи у его ног — теплый и тошнотный. Он почувствовал, как его яички съеживаются, поднимаются в живот, и стиснул зубы. Джошуа Уиткомба внезапно поразила мысль, что они намерены убить его здесь, во тьме проулка. В такой близости от спасительной двери, как было и с Присс…
— Скажи нам, — негромко сказал человек с бледно-голубыми глазами. — Скажи нам, что ты помнишь о том вечере. Эта девушка, Присс, она ведь ушла с французом, верно? Так она сказала тебе. А что еще она сказала про него?
Джошуа боролся со жгучей болью, пока его руку медленно загибали вверх на его спине.
— Я же сказал им, — прошептал он. — Констеблям… я сказал им все чертовы подробности, какие мог вспомнить.
— Ну так скажите их теперь и нам, мастер Уиткомб.
— Он был француз, — просипел Джошуа. — Ничего больше я не знаю…
— Его возраст она не упомянула?
— Нет. Не упомянула. Но она подумала… подумала, что ему было плохо, что он бормотал невесть что, от чего-то покрепче пива.
— И о чем он бормотал?
— О звездах. Она сказала, что он говорил про звезды.
— Ну-ну. Так ты сказал раньше мастеру Бентхему в караульне на Ганновер-стрит в ночь ее смерти. Но нам, думаю, требуется еще что-то. Попробуйте-ка еще, мастер Уиткомб. Не то ваше прекрасное заведение могут скоро навестить кое-какие интересные посетители, подозревающие, что ваше уютное зальце — это гнездо воров.
— Нет… О-ох… — Джошуа Уиткомб снова попытался вырваться, но его руку выкрутили только сильнее, и он чуть не лишился сознания от боли. Он сглотнул и, белый как мел, сказал: — Да что еще тут может быть, черт бы вас побрал? Она сказала, что он бормотал про звезды и словно бы принимал ее за кого-то еще…
— За кого?
— Да не помню. Странное такое иностранное имечко… Господи Иисусе… — Его лоб покрылся бусинами пота. — Селена. Да, Селена…
Допросчик словно окаменел, потом шагнул ближе.
— Что еще?
— Он… он дал ей монету, золотую, французскую. Она мне ее показала, и засмеялась, и спросила, что бы я сказал, если бы она сказала мне, что он дал ей целый мешочек этого добра.
Голубоглазый сказал медленно:
— Мешочек? Ты думаешь, она говорила серьезно?
— Нет, конечно, нет. Она меня поддразнивала. Ей нравилось меня поддразнивать. Помахала этим золотом у меня под носом…
— Ты его разглядел? Увидел, что на нем изображено?
— Нет. Она тут же отдернула монету и поцеловала ее и побежала обслуживать новых посетителей, а через час была уже убита…
