Джонатан уже некоторое время знал, что Прижан был мелким агентом. А совсем недавно он услышал про Прижана еще кое-что. В прошлом декабре он был арестован республиканцами во время тайной поездки и провел в заключении вблизи Лориена почти три месяца. Но был выпущен, и с тех пор распространились слухи, что Прижан, возможно, двойной агент. Но об этом только шептались, так как Прижан продолжал пользоваться доверием Пюизе и — в кабинете министров — Уиндхема, как и других влиятельных сторонников дела роялистов. Но тем не менее подозрения оставались.
А теперь Лакит говорит ему, что Ротье навестил Прижана и прописал ему микстуру. Что еще произошло во время этой встречи?
Он резко обернулся к напрягшемуся Лакиту.
— По-моему, нам следует побывать на Игл-стрит, тебе и мне.
Лакит ухмыльнулся.
— Я думал, вы так и решите, сэр. Правду сказать, по пути сюда я прошел мимо дома мосье Ротье. И я видел, как доктор уходил. Он зашел за своей лошадью — он ее держит в конюшне гостиницы «Белый вепрь», — и с ним был его докторский баульчик. Но, может, он вернулся…
Джонатан уже надевал сюртук.
— Надеюсь, что нет, — сказал он негромко.
Доказательства. Ему требовались доказательства.
Они быстро прошли от Брюер-стрит до Холборна и менее чем через пятнадцать минут уже свернули на Игл-стрит. Проворному Лакиту не потребовалось много времени, чтобы удостовериться, что в конюшне на задах гостиницы лошади Ротье нет, а затем открыть замок на двери его квартиры.
В гостиной чуть пахло камфарой. По стенам тянулись книжные полки, в шкафчиках за стеклянными дверцами виднелись ряды пузырьков с аккуратно надписанными ярлычками. Джонатан быстро оглядел комнату в лучах заходящего солнца и прошел к письменному столу в углу. Сердце у него колотилось.
Гусиное перо, недавно использовавшееся, все еще торчало рядом с открытой баночкой чернил. Ротье, видимо, покинул дом второпях, возможно, вызванный к больному. На столе были в беспорядке разбросаны исписанные листы, подтверждая, что писавшего неожиданно прервали.
Джонатан оперся обеими руками о стол и посмотрел на одно из писем. Но он уже знал, что увидит там.
Названия звезд. Звездные цифры. Господи, теперь он узнавал их сразу!
Он тяжело дышал, край стола резал ладони. До чего похоже, до чего же похоже на дуврское письмо, то, которое украли из запертого ящика его стола! Или это копия? А другие списки, лежащие тут, эти другие листы с названиями звезд, они тоже копии других писем, отосланных в Париж?
На столе аккуратной стопкой лежали и чистые листы. Джонатан потянулся за пером и чернильницей, говоря Лакиту:
— Следи за улицей. Предупредишь, если увидишь, что Ротье возвращается.
— Слушаю, сэр! — Лакит важно встал у окна, и умирающие солнечные лучи позолотили его оловянные пуговицы.
Джонатан писал с яростной торопливостью, против обыкновения радуясь, что теперь эти невнятные названия ему хорошо знакомы. Сначала он переписал письмо, выглядевшее копией того, которого он лишился; затем приступил к следующему. Вновь звезды, цифры, величины — от первой до шестой. И некоторые из этих цифр тоже неверны? «Капелла, 0.1; Хаф, 2.27; Алифа, 3.6; Гиансар, 3.9». Он вновь и вновь макал перо в черные чернила, исписывая один лист и хватая следующий. Второе письмо было длиннее первого. Он прочел дату вверху листа: 15 июня. Если это копия, а письмо отослано, какие сведения оно несло в себе? Сведения, которые Ротье получил от Прижана?
В лихорадке догадок Джонатан присыпал песком исписанные им листы, а затем вернул все на столе в прежнее положение. Темнело, а зажигать свечи он не хотел. Пора уходить, пока Ротье не вернулся. Голова у него разламывалась, горло болело, а запах камфары действовал гнетуще, напоминая ему о затемненной спальне его матери, о ее долгом умирании.
Он спрятал сложенные листы в карман. Затем, уже поворачиваясь, чтобы уйти, увидел на углу стола маленькую книжечку. Вид у нее был потрепанный, позолоченные буквы на корешке поблекли. Он взял ее и прочел название: Лефевр «Мифология».
Французский справочник с заголовками в алфавитном порядке и простенькими рисунками. Из тех книжек, какие школьники приносят на уроки. Когда он взял ее, она раскрылась на странице, отмеченной прядью рыжих волос, стянутых голубой лентой. При виде рыжей пряди он ощутил почти физический удар. И понял, что у него затряслись руки. Принудил себя успокоиться и увидел вверху страницы имя Séléné, а под ним рисунок женщины в ниспадающем одеянии и в венке из цветов. И вновь его сердце словно остановилось. Имя, которое Монпелье дали своей потерянной звезде. Имя, которым Гай де Монпелье в опиумном дурмане называл рыжеволосых девушек, пока изуродованный шрамом кучер Ральф ждал поблизости.
Лакит тревожно окликнул его.
— По Ингл-стрит приближается всадник, сэр. Думается, доктор. Сэр, он остановился у проулка, который ведет к конюшне позади «Белого вепря».
Джонатан пожирал заложенную страницу голодным взглядом.
«Séléné. Dans la mythologie grecque, déesse de la lune et soeur du soleil. Pendant qu’Endymion, son amant, dormoit d’un sommeil éternel dans une grotte du Mont Latmos, Séléné s’y rendoit chaque nuit, lui chantoit et parsemoit de fleurs son corps étendu…»
«Селена. В греческой мифологии богиня Луны и сестра Солнца. Пока Эндимион, ее возлюбленный, спал вечным сном в пещере на горе Латмос, его еженощно навещала Селена, пела ему и осыпала его распростертое тело цветами…»
Лакит дергал его за плечо.
— Он спешился, сэр! Это доктор! Он ведет лошадь по проулку…
Джонатан захлопнул книжку. Прядь рыжих волос осталась на месте. Затем он повернулся от стола, сказал «быстрей!», и они бросились вон из комнаты. Лакит проделал свой фокус с замком с почти магической скоростью. Они сбежали по лестнице и мгновение спустя уже шли по улице в противоположном направлении от проулка, откуда должен был показаться Ротье.
Джонатан отпустил Лакита, который словно бы огорчился, что все закончилось, и вновь углубился в темень, так как ему предстояло посещение, отлагать которое больше было нельзя.
XXXVI
Человеческий ум упивается продолжением и расширением своих познаний.
ЕПИСКОП БЕРКЛИ. «De Mutu»
[17]
(1721)
Джон Морроу, семидесяти семи лет, один из самых умелых дешифровальщиков на службе Его Величества Тайной Канцелярии, проживал теперь на Сент-Джеймс-Плейс примерно в полумиле от Уайтхолла и лишь всего в нескольких шагах от старого Южного департамента на Кливлен-роу, где прежде был столь знакомой фигурой.
Его гостиная на втором этаже была обширной и холодной даже летом. Теперь огонь в камине угасал, и некому было им заняться. Поднявшись с кресла с помощью трости, он сердито проковылял к двери и дернул шнур звонка, подавая сигнал своей экономке.
