С Луи Фрероном, радикальным журналистом, который сумел оказаться среди членов Конвента, внушавших наибольший страх, Ротье познакомился, когда работал в Hôtel-Dieu, давным-давно, еще до падения Бастилии. Фрерон, пылавший идеализмом, писал для своей газеты «L’orateur du peuple»
[24]
о парижских больницах и ужасном положении бедняков. Ротье, преданный своему призванию, гуманный, доверчивый, восхищался деятельностью Фрерона и считал влиятельного политика своим другом. А потому, когда Августу обвинили в измене, к кому еще мог обратиться Ротье за помощью, как не к своему другу и товарищу Фрерону?
Фрерон ему помог, да, но за какую цену! Он сказал Ротье голосом, от беспощадности которого кровь стыла в жилах, что Монпелье позволят покинуть Францию живыми, только если он, Ротье, обещает раздобывать и отсылать из Лондона жизненно важные сведения об английских военных операциях. Ему подыщут посредника. А еще Фрерон предупредил Ротье, что в случае его неудач расплата за измену настигнет их, где бы они ни находились, и Августа умрет.
Вскоре после их приезда в Лондон Ротье, все еще уповавший, что этот кошмар кончится, что угрозы Фрерона растворятся в пустом воздухе, будто утренние туманы, которым предстояло стать такими привычными ему в месте их изгнания, получил письмо от изготовителя очков в Кларкенуэлле по имени Персиваль Оутс с извещением, что заказанные им линзы готовы и их можно забрать. Никаких линз Ротье не заказывал, но он все равно отправился по указанному адресу, и Персиваль сообщил, что он будет посредником между Ротье и его хозяевами в Париже. Ротье скоро убедился, что такой кроткий на вид изготовитель очков в безжалостности не уступает Фрерону. «ОТ ВАС НЕТ НИКАКОГО ТОЛКУ, РОТЬЕ!»
Презрительные слова Персиваля все еще звенели у него в ушах, но Ротье сумел совладать с собой и поехал не к себе домой, но по Чансери-лейн к полному оживления Стрэнду, где вновь оставил свою лошадь, на этот раз возле лавки на углу Картинг-лейн. Вскоре он вышел из нее с продолговатой кожаной шкатулочкой в руках. С некоторой осторожностью он поместил шкатулочку в карман сюртука, затем снова сел в седло и продолжил свой путь.
Час спустя Августа услышала, как Ротье вошел в дом. Она стремительно спустилась в кабинет, где он ее уже ждал. Он вытащил из кармана холщевый мешочек с завязками и отдал ей со словами:
— Золота тут очень мало. У Персиваля его больше нет. И тут все, что оставалось у меня. Вы поняли? У него золота больше нет.
Ее взгляд преисполнился презрения.
— Итак, вы потерпели неудачу даже в этом! Я полагала, что ваше последнее письмо было благополучно отослано этим английским астрономом.
— Нет. Оно не дошло до Парижа вовремя или вообще не дошло. Разве вы не слышали, что высадка роялистов увенчалась успехом?
Сжимая монеты, Августа резко повернулась, чтобы уйти. Ротье протянул к ней руки, его лицо исказилось отчаянием.
— Августа, прошу вас! Я должен поговорить с вами о другом.
Она выжидающе остановилась, но промолчала.
— У меня тут есть кое-что, — продолжал он поспешно, — пожалуй, вам следует держать его всегда при себе. — Он вновь опустил руку в карман длинного сюртука и достал кожаную шкатулочку, купленную в угловой лавке на Картинг-лейн. И протянул ее Августе. Она поглядела, но не протянула руки, и потому он открыл шкатулочку сам. В ней лежал миниатюрный кремневый пистолет с медным стволом и медной же рукояткой, завершавшейся головой леопарда.
— Мы в такой опасности? — еле выговорила Августа. — Фрерон может достать нас даже здесь?
— Предосторожность, только и всего, — быстро сказал Ротье.
— Предосторожность… — Она недоверчиво покачала головой. — Вы пугаете меня, Пьер. Боже милосердный, как вы меня пугаете!
Он быстро положил открытый футляр на ближайший столик и шагнул к ней, словно чтобы ее утешить. Но она попятилась от него к двери, а ее руки протянулись, чтобы оттолкнуть его.
— Вы заверяли меня, что здесь мы будем в безопасности. Вы солгали мне. Вы солгали.
XXXIX
Искусство жизни в том, чтобы смирять
Боренья разума. В погоне вечной
За знанием он силы тела
На голод обрекает. А в покое
Клинок свои обращает на себя
И муки, неведомые телу,
Жизнь омрачают.
ДЖОН АРМСТРОНГ. «Безумие» (1744)
После катастрофического разговора Джонатана с Джоном Кингом Поллок отвел его во флигель Министерства финансов, где Министерству внутренних дел были предоставлены помещения, так как война потребовала увеличения числа клерков. Теперь Джонатану предстояло работать тут. Начальник канцелярии, отводя глаза в сторону, заверил его, что он по-прежнему будет заниматься важнейшими вопросами министерства, что его обязанности по-прежнему крайне существенны. Однако Джонатан, слишком опытный, чтобы поддаться такому обману, прекрасно понимал, что кроется за всем этим. Ему больше не будут доверять секретные документы. Его карьера пошла прахом.
Еще Поллок, спохватившись, предупредил его, что Абрахем Лакит больше не будет исполнять его поручения. Пожалуй, это неплохо, подумал Джонатан. Для Лакита. Тем не менее он удивился, обнаружив, насколько ему будет не хватать этого помощника, его бойкой уличной болтовни и безыскусной тщеславности.
Потом Поллок удалился почти с облегчением. Конечно, подумал Джонатан, старику горько видеть своего прежнего протеже настолько униженным.
Младший клерк получил распоряжение ознакомить Джонатана с тем, чем ему предстояло заниматься: главным образом копировать общие инструкции Министерства внутренних дел его представителям в графствах, а также читать и заполнять циркуляры о крамоле — от них, значит, никуда не денешься. Джонатан сидел в своем новом кабинете, даже еще более тесном, чем прежний, и смотрел на врученные ему клерком бумаги. Требовалось составить резюме бесконечного донесения какого-то колониального чиновника, каковое надлежало разослать в копиях по разным департаментам. В этом ворохе Джонатан обнаружил и несколько собственных писем.
В пять часов он покинул Уайтхолл и направился к Хангерфорд-Стейрс, где мужчина лет тридцати пяти со впалыми щеками и жидкими соломенного цвета волосами ждал, привалившись к бочкам, поставленным у речного парапета.
Увидев Джонатана, он выпрямился и, когда Джонатан подошел ближе, сказал:
— Долгонько не виделись, мистер Эбси.
Действительно, долгонько: прошел почти год с тех пор, как Джонатан в последний раз воспользовался услугами этого человека, Джеймса Стимпсона, осведомителя и шпиона по собственному почину. Когда-то Стимпсон постоянно работал на правительство, осведомляя Министерство внутреннихдел, когда его возглавлял Дандес, о деятельности радикального Лондонского Корреспондентского общества, в которое проник под личиной горячего сторонника идей общества. Но полтора года назад ему пришлось в суде давать показания против двух членов общества, арестованных за подстрекательство к бунту, и с тех пор, поскольку его истинная роль стала радикалам известна, он уже не годился для подобной работы, и его лишь время от времени нанимал какой-нибудь лондонский магистрат или кто-то вроде Джонатана. Стимпсон не уставал горько сетовать на столь очевидную несправедливость и отсутствие какого-либо вознаграждения за его доказанную лояльность. Как осведомитель он общался с разными компаниями, в том числе и достаточно темными, но отличался хорошим чутьем на сплетни и слухи, умением оставаться неприметным в любой среде и еще — постоянной потребностью в деньгах.
