— Я вам это уже предложил.
Достав из мешка десяток луидоров, девушка вручила мешок Луи, и тот, отметив взятую сумму в расписке, составил окончательный документ и дал подписать его Марго.
— Я положу эти деньги в наш сундук. Вы придете, когда вам будет удобно, и заберете их, или, если пожелаете, я помещу их к какому-нибудь банкиру.
Опустив мешок в карман, Фронсак попрощался и с чистым сердцем вышел: свое обещание он исполнил.
Через день грянули такие морозы, что прежние холода показались парижанам едва ли не летней прохладой.
В домах замерзало вино, Сена покрылась толстым слоем льда. Люди перестали пользоваться мостами и пешком перебирались с одного берега на другой. Впрочем, дома покидали только ради поиска дров.
Улицы опустели: казалось, жители столицы погрузились в долгую зимнюю спячку. А у кого не было крыши над головой… их закоченевшие тела лежали на улицах, и никто их не подбирал.
В это утро Луи велел Никола подстричь ему бородку, и сейчас он сидел перед разложенными на столе баночками с кремами, гребнями и щетками.
Внезапно в дверь постучали, и Никола, отложив ножницы, отправился открывать. За дверью стоял офицер в гвардейской форме, прямой, с усами, закрученными еще более лихо, чем у Гофреди, впрочем, сейчас усы покрылись инеем, а потому, несмотря на хищную улыбку, тяжелую испанскую шпагу и высоченные, до середины бедра, сапоги, гвардеец выглядел скорее смешным, нежели грозным.
— Я пришел к шевалье де Мерси, — заявил он Никола. Голос гвардейца звучал как удар кнута. Он не просил, он приказывал.
Услышав его голос, Фронсак, как был, в рубашке, держа в руках бритву, вышел к гостю.
— Господин де Баац! — удивленно воскликнул он, узнав фанфарона. — Какая приятная неожиданность! Входите скорее!
Действительно, это был гвардейский офицер из Лувра, тот самый, что некогда вызвался передать письмо Мазарини. Щелкнув каблуками, офицер поклонился, и шпоры его задорно зазвенели.
— Я на службе, шевалье. Его преосвященство желает видеть вас немедленно, и мне поручено сопровождать вас и охранять.
— Черт возьми! В такой холод! Но по крайней мере, могу я завершить свой туалет? Надеюсь, тем временем вы не откажетесь разделить со мной завтрак?
Де Баац бросил жадный взор на накрытый стол и, дернув себя за ус, решительно ответил:
— Разумеется, если вы настаиваете, сударь. Я не хотел вам мешать… но, конечно, жаль, если все эти вкусные вещи испортятся.
И, долее не раздумывая, он устремился к столу и, усевшись, принялся уничтожать все, до чего мог дотянуться.
Луи вернулся в спальню, испытывая легкое беспокойство.
Стоило ли предлагать офицеру разделить с ним завтрак?
Завершив туалет, Фронсак вышел в комнату, служившую ему столовой и гостиной, и убедился, что совершил ошибку: офицер прикончил и мясо и хлеб и выглядел довольным и сытым.
— Если у вас найдется немного вина, чтобы запить… то я, сударь, не откажусь, — произнес офицер.
Луи решил, что сегодняшнее утро послужит для него уроком. Нельзя из простой вежливости приглашать за стол гвардейцев или мушкетеров, ибо и те и другие справедливо снискали репутацию обжор и наглецов.
Вздохнув, он сделал знак Никола, с изумлением взиравшему, как заботливо приготовленный им завтрак исчезает в утробе прожорливого офицера.
— Никола, открой бутылку бургундского для нашего друга. А потом отправляйся в «Толстуху-монахиню» и прикажи седлать моего коня. Мы скоро придем.
Он сел за стол и остатками варенья, которыми пренебрег гвардеец, намазал тартинку.
Опорожнив бутылку и оглядевшись в поисках второй, де Баац убедился, что вина больше нет, и заявил, глядя на Луи:
— Господин Фронсак, решительно вы мне нравитесь. Вы щедры и великодушны, к тому же, я слышал, вы не слишком ладили с покойным кардиналом. Говорят, вы преданы монсеньору Мазарини, а я его должник, ибо он только что предложил королю призвать ко двору господина де Тревиля. А Тревиль, да будет вам известно, мой друг. С его помощью я надеюсь через год или два покинуть гвардию и вступить в полк мушкетеров. Так вот, я предлагаю вам свою дружбу.
Поставив стакан на стол, он протянул руку и, схватив ладонь Луи, долго жал ее, хотя владелец ладони удовольствовался бы менее чувствительным рукопожатием.
Луи подозревал, что Мазарини захочет приблизить к себе Тревиля и его друзей, тех, кто скомпрометировали себя в неудачной попытке устранить Ришелье. Король ценил этих дворян, а значит, они могли стать опорой и для не успевшего обзавестись друзьями сицилийца. Поэтому кардиналу ничего не стоило убедить Людовика XIII даровать им прощение, призвать ко двору и вернуть прежние должности.
— Теперь, когда вы насытились, шевалье, вперед! Время не ждет! — воскликнул де Баац, поднимаясь.
Царапая — к великому неудовольствию Луи — шпорами натертый воском дубовый паркет, гасконец направился к двери, а Луи принялся старательно завязывать черные ленты.
Наконец, они вышли из квартиры. Намереваясь встретить холод во всеоружии, Луи набросил на плечи шерстяной плащ и надвинул на уши фетровую шляпу.
— Вы забыли вашу шпагу… — заметил гвардеец, стоя у подножия лестницы и оглядывая Фронсака.
— Сожалею, сударь, но у меня ее нет. Разве никто никогда не говорил вам, что перо гораздо опаснее шпаги?
Озадаченный офицер на мгновение застыл, после чего, назидательно подняв палец, произнес:
— Поверьте мне, не всегда. Впрочем, дело ваше. Лошади ждали внизу, конь Луи рядом с конем гвардейца.
Державший поводья Никола стучал зубами от холода.
Повернув в сторону Лувра, гвардеец и молодой нотариус несколько минут ехали рядом молча. Собственно, путь их лежал в Пале-Кардиналь, как уточнил де Баац.
— И все же выходить без шпаги… — наконец пробормотал он.
— Вы знакомы с господином Шапленом? — спросил у него Луи.
— Кто ж его не знает! Это ведь он одевается как старьевщик?
Луи улыбнулся:
— Совершенно верно. А вы знаете, что ему пожаловано дворянство? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Став дворянином, Шаплен вооружился шпагой и решил с ней не расставаться. И вот кто-то из друзей устремляется к нему с радостным криком: «Слава Богу, наконец-то ты носишь шпагу! Я только что поссорился с одним субъектом, мне предстоит дуэль, и ты будешь моим секундантом. Мне нужна твоя помощь, наши соперники очень грозные, так что наверняка кого-нибудь из нас убьют!» В ужасе Шаплен отказался, позорно бежал, и с тех пор, дабы чувствовать себя спокойно, он никогда не берет с собой оружия. Я тоже не имею никакого желания быть убитым на какой-нибудь дурацкой дуэли.
Повисло тяжелое молчание. Де Баац счел своего спутника трусом, а Луи тем временем продолжал:
