В субботу Гастон явился около полудня, и кое-кто мог бы назвать его искателем полдня в одиннадцать, как именовали тех, кто приходил слишком рано, получив приглашение на обед. Гастону так нравились застолья мадам Фронсак, что он никак не мог позволить себе опоздать.
Комиссар принес с собой шелковый камзол Луи и шляпу его отца. Жюли тут же отдала вещи горничной, чтобы та тщательно вычистила их к моменту, когда ее супруг отправится в игорный дом Прекрасной Блудницы.
За обедом Гастон сообщил Луи и Жюли, что барон де Монтозье два месяца назад попал в плен в Германии.
Шарль де Сент-Мор, барон де Монтозье, молодой человек двадцати восьми лет, был женихом Жюли д'Анжен, дочери маркизы де Рамбуйе. Он ухаживал за Жюли уже несколько лет. Помолвка состоялась лишь после того, как умер его старший брат, за которого девушка должна была выйти замуж. Луи был очень привязан к барону де Монтозье, хотя тот ненавидел как Венсана Вуатюра, так и маркиза де Пизани — двух его лучших друзей из окружения маркизы де Рамбуйе. Фронсак так и не узнал причины вражды между Пизани и Монтозье. Возможно, это было связано с воинской славой сына мадам де Рамбуйе: все восхваляли его доблесть и подвиги, совершенные на полях сражений в армии герцога Энгиенского. Зато источник ненависти между Вуатюром и Монтозье был ему прекрасно известен: оба были страстно влюблены в Жюли д'Анжен, принцессу Жюли, как называл ее Вуатюр. И обоих она отвергла.
В сущности, Луи был одним из немногих друзей барона, который славился своим тяжелым характером. Действительно, Монтозье обладал ярым духом противоречия, крайне раздражавшим всех, кто имел с ним дело. Ему нравилось оспаривать любое суждение, и часто он отстаивал свою точку зрения даже ценой разрыва с теми, кто считался его друзьями, полагая, что истина важнее личных отношений.
[40]
Но этот недостаток ничего не значил в глазах Луи, ценившего душевные качества молодого человека: честность, верность своим принципам и своему королю, главное же, великодушие. Разве не он первым дал Луи совет просить руки Жюли де Вивон, когда тот был всего лишь нотариусом и считал, что у него нет никаких шансов добиться руки племянницы маркизы де Рамбуйе?
Монтозье обладал еще одним достоинством — солидными научными познаниями, чрезвычайно редкими в среде знати, которые позволяли ему выступать арбитром в ученых спорах, часто происходивших в парижских салонах.
— Что случилось? — тревожно спросил Луи. — В последний раз я видел Шарля в конце января. Мы вместе ходили в театр, ты помнишь, Жюли?
— Конечно! Мы смотрели тогда фарс мсье Поклена «Врач-рогоносец» в зале для игры в мяч Метейе. Мы так хохотали!
— Барон очень хотел принять участие в новой кампании армии Гебриана, — объяснил Гастон. — Несомненно, с целью получить хоть толику воинской славы, которая позволила бы ему завоевать благосклонность Жюли д'Анжен. И в конце весны он отправился в Германию. Ему страшно не повезло. Вы же помните…
Весной Энгиен летел от победы к победе. Мы ведь тоже сыграли небольшую роль в битве при Рокруа, верно, Луи? Однако наша вторая армия в Германии таких успехов не имела! Ты знаешь, что стоит на кону: мы хотим укрепить наши позиции в Эльзасе и окончательно отобрать Лотарингию у герцога Шарля, предавшего нас. Для этого следовало перенести военные действия за Черный Лес.
[41]
Такова была роль армии Гебриана. К несчастью, в конце прошлого года она была отброшена в Эльзас австрийскими войсками, которыми командовал Мерси д'Аржанто. Чтобы выбраться из западни, Гебриан попросил подкрепления, и летом Энгиен прислал ему пять тысяч человек во главе с генералом Рантцау.
[42]
Именно к этому отряду присоединился Монтозье, вместе с герцогами де Витри и де Нуармутье, командовавшими пехотой.
Вот только противостояли Гебриану и Рантцау — отнюдь не гениям в военном отношении — Мерси д'Аржанто и, главное, подлинный гений Иоганн фон Верт. Осенью у раненого Гебриана началась гангрена, от которой он только что скончался. Рантцау, приняв командование, решил, что легко захватит Тютлинген на берегу Дуная. Он был убежден, что принял все необходимые меры предосторожности для победоносного штурма, однако недооценил Иоганна фон Верта. Тот обнаружил неохраняемый проход и, пользуясь туманом, неожиданно напал на наши войска. Произошла жуткая резня, за которой последовало паническое отступление. Мы потеряли две тысячи человек, наша армия бежала. Те, кто сражался — Монтозье, Витри, Нуармутье, — попали в плен и были переданы герцогу Карлу Лотарингскому. Я знаю, что Мазарини ведет тайные переговоры об их освобождении. Разумеется, за выкуп. Говорят, барону придется заплатить десять тысяч экю.
— Монтозье ранен? — забеспокоилась Жюли.
— Это мне неизвестно.
— Я должна навестить кузину и тетушку, — объявила она. — Наверное, они страшно встревожены!
— Почему бы тебе не отправиться к ним днем? — предложил супруг. — Для визита в «Азар» мы возьмем маленькую карету отца, а Никола сядет на козлы. Гофреди или один из братьев Бувье мог бы отвезти тебя во дворец Рамбуйе…
— Конечно, дорогой, — промолвила Жюли. — Я скажу тетушке, что ты навестишь ее немного позже.
— Ты и в самом деле можешь обещать это. Только не называй ей истинную причину моего приезда в Париж.
Гастон и Луи приехали в «Азар» ближе к вечеру. На всякий случай оба оделись весьма элегантно, поскольку не знали, как можно проникнуть в этот роскошный игорный дом. Если среди завсегдатаев «Азара» был суперинтендант финансов, значит, посетители его принадлежали к самым высшим кругам — кого попало туда явно не пускали. Конечно, Гастон мог предъявить свои права как комиссар, но им этого не хотелось — на сей раз они желали сойти за обычных игроков.
Никола высадил их недалеко от дверей. Несколько карет уже стояло в переулке, полностью перекрыв его.
Ступая по обочине немощеной улицы, чтобы не слишком запачкать туфли, они подошли к лакею, который пропустил их, ни о чем не спросив, как и трех других человек, незнакомых Луи.
Они оказались в большом холле, откуда начиналась парадная мраморная лестница с перилами из кованого железа. На потолке тысячью огней сверкала хрустальная люстра. Стены были целиком расписаны — над фресками с мифологическими сюжетами работал, судя по всему, одаренный ученик Симона Вуэ.
В этом роскошном вестибюле находилось трое или четверо слуг внушительного телосложения, несколько женоподобный мажордом с парадной шпагой и фатоватый господин с тяжелым взглядом. Всю правую щеку его пересекал шрам, частично скрытый густыми усами и бородкой, постриженной в форме утиного хвоста.
