— Мне помнится, я видела несколько его фарсов в Бургундском отеле, — улыбнулась принцесса де Конде. — Это было крайне вульгарно, порой непристойно, но так забавно! Зрители выходили из театра в полном восторге!
— Не терплю вульгарности, — безапелляционно заявила Жюли д'Анжен. — И не испытываю ни малейшего желания смотреть на этого господина.
— Сходите на его представление, и ваше мнение изменится! — иронически возразила ей Изабелла. — Но я рассказала еще не все, что мне известно о Гийо-Горжю. Говорят, сотоварищи по труппе Бургундского отеля так завидовали его успеху, что сделали все, лишь бы он ушел из театра. Им это удалось, так что наш молодец с досады покинул труппу и уехал в Мелен. Знаете, чем он там занялся? Стал практикующим врачом!
Он оставался в Мелене несколько лет, однако страсть к театру возобладала, и он вернулся в Париж. Талант его не угас, напротив, и Гийо-Горжю вновь поступил в труппу Бургундского отеля. За время изгнания он написал несколько ужасно смешных комедий. Во всех на сцену выводятся бастарды Гиппократа,
[55]
самовлюбленные и невежественные, сам же он всегда исполняет главную роль. Он так забавен, что стоит ему выйти на сцену, как зал сотрясается от хохота.
Он появляется в длинном плаще и широких штанах, на поясе болтается деревянная шпага, на голове мягкая шляпа с широкими полями, спереди и сзади загнутыми, по бокам нахлобученными на уши. Физиономию он делает себе отвратительную — с усами, как у разгневанного кота, и острыми хохолками седых волос на подбородке. Нос у него очень длинный, кожа почти черная, к тому же он надевает маску, которая еще больше подчеркивает его уродство. Едва выйдя на сцену и став лицом к публике, он начинает с величайшей серьезностью перечислять великое множество хирургических инструментов, изображает смешного доктора. Его фарс так и называется — «Смешной доктор». До начала представления он расхаживает перед театром со своими актерами и привлекает невероятную толпу зрителей.
Один из лучших его фигляров носит имя Гренгале, этот тощий и немощный горемыка знает столько скверных слов, что весь зал взрывается смехом.
— Франсуаза, — с намеком произнесла маркиза де Рамбуйе, — королева любит театр. Быть может, вам стоило бы предложить, чтобы Гийо-Горжю как-нибудь выступил перед ней в Пале-Рояле?
— Конечно, мадам, но в королевских апартаментах уже есть театры, и в них играют пьесы, привлекающие внимание света, — серьезно ответила мадам де Мотвиль.
— Жюли, — обратилась тогда супруга Луи к дочери мадам де Рамбуйе, — а не пойти ли нам на какое-нибудь представление вместе с Шарлем? Убеждена, это поможет ему забыть о долгом пребывании в плену.
Жюли д'Анжен сделала гримаску, выражающую нерешительность или неодобрение, но, поскольку ее мать признала спектакль Гийо-Горжю достойным зрелищем для королевы, ей ничего не оставалось, как согласиться.
Стоявший в амбразуре окна, где уже находились маркиз де Пизани и Луи Фронсак, Венсан Вуатюр знаком приказал лакею подать вина.
Обменявшись вежливыми приветствиями, поэт обратился к Фронсаку явно озабоченным тоном:
— Как ты нашел мсье д'Аво, Луи?
— Это человек… весьма сведущий, очень приятный и, главное… очень проницательный, — медленно ответил молодой кавалер ордена Святого Михаила, тщательно подбирая слова.
— Я рад и просто счастлив, что ты воздал ему должное! Его очень тревожит расследование, которое ты ведешь.
— Я сказал ему, что он беспокоится напрасно. Расследование совершенно его не касается, и, кстати говоря, я обещал все ему рассказать, как, только, дело будет завершено.
— Полагаю, именно это расследование привело тебя в «Азар»? — спросил Пизани, сдвинув брови.
— Да, но не забывайте, друзья мои, — все это должно остаться строго между нами. Речь идет о безопасности королевства.
— Ты прекрасно знаешь, что нам можно доверять, Луи, и я не буду пытаться узнать больше. Но боюсь, как бы тебя не настроили против графа д'Аво, особенно после встречи с мсье Сервьеном. Этот человек ненавидит его!
— По правде говоря, Венсан, в этом деле я скорее работаю на наших полномочных представителей.
— Стало быть, речь идет о дипломатии и о конференции в Мюнстере, — сделал вывод Пизани. — Тогда повторю еще более настоятельно: Луи, будь осторожен! Этот теневой мир страшен… и часто смертелен. Для меня в тысячу раз предпочтительнее столкновение на поле битвы, со шпагой руке, чем гибель в темном проулке, с перерезанным горлом, от руки какого-нибудь шпиона. Такая смерть бесславная и часто бессмысленная.
— Мне кажется, я это понимаю, Леон. Не беспокойся, Гофреди неотступно следует за мной. Однако, друзья, теперь ваш черед просветить меня: только что я обнаружил мсье Ларошфуко в мрачном и странном настроении, и это вызывает у меня вопросы…
— У него есть все причины для меланхолии, — сурово произнес Вуатюр. — Как ты знаешь, Луи, принц по природе своей не способен принять окончательное и бесповоротное решение. Он был другом королевы во времена ее борьбы с кардиналом и тогда же сблизился с герцогиней де Шеврез. Но он не может смириться с тем, что королева изменилась. Из верности или, быть может, трусости он сохранил некую двусмысленность в своем отношении к ней. По его собственным словам, он имел несчастье быть другом Важных, хотя не одобрял их поведения и после провала заговора отказался порвать с герцогиней, одновременно желая остаться преданным как королеве, так и своему другу принцу де Конде, от которого втайне ждет заступничества перед сестрой. Ибо ты, наверное, заметил, Луи, что мсье де Ларошфуко сгорает от любви к мадам де Лонгвиль.
Таким образом, его тянут в разные стороны люди, которые ненавидят друг друга. Королева недавно потребовала, чтобы он прекратил все сношения с мадам де Шеврез и полностью перешел на сторону кардинала. Ларошфуко ответил, что никак не может отказаться от дружбы с герцогиней, единственное преступление которой, по его словам, состоит в том, что она не нравится Мазарини.
Равным образом, он поддержал мсье де Монтрезора, близкого к герцогине де Шеврез, в его ссоре с аббатом де Ривьером, преданным сторонником Мазарини. И тот велел передать ему, что отныне будет противиться всем его честолюбивым устремлениям. Наконец, поскольку он отказался осудить мадам де Шеврез в деле о потерянных письмах, мсье д'Энгиен лишил его своей дружбы.
— Итак, мсье де Ларошфуко пожинает сегодня плоды своей нерешительности, — фаталистически заключил поэт.
— И что еще более неприятно для него, — добавил Пизани, — он навлек на себя вражду кардинала, который не дает ему никаких командных должностей в нынешней кампании. Хотя Ларошфуко не отличается воинственным нравом, сейчас он — один из немногих дворян, кто не обретет никакой славы.
В это мгновение в Голубую комнату вошел Шарль де Монтозье. Молодого человека сопровождал Робер Арно д'Андийи.
