Я засмеялась, и побежала по тропинке, раскинув
руки, запрокинув голову к небу. Пусть у меня еще не было способностей Иной, но
свежая Сила кипела в крови, и я ни разу не запнулась, ни на миг не колебалась в
выборе направления. Это было как перед инициацией, когда к нам домой неожиданно
пришла «старая мамина подруга», Ирана Андреевна. Родители вели себя как-то
странно, неловко, я это чувствовала, а Ирина Андреевна временами поглядывала на
меня… странно, оценивающе, с легкой снисходительной улыбкой. А потом родители
вдруг куда-то спешно засобирались, оставив меня «со старой подругой» на весь
вечер. И моя будущая наставница рассказала мне все. И про то, что родителей
моих видит первый раз в жизни, что она их просто околдовала. И про Иных, и про
сумрак, дающий им чудесные способности, и про то, что от моего первого входа в
сумрак зависит, кем я стану, Светлой или Темной… Про то, что я — будущая Иная.
Что меня заметил один «очень-очень сильный волшебник»… потом я часто думала, уж
не сам ли Завулон это был, но спросить так и не решилась….
Тогда я долго колебалась… дурочка. Мне не
нравилось слово «Темные». В сказках и фильмах Темные всегда были плохими. Они
властвовали над всем миром, командовали странами и армиями, но при этом ели
всякую мерзость, говорили страшными, гнусными голосами, и предавали всех налево
и направо. А еще — они всегда в конце проигрывали.
Ирина Андреевна долго смеялась, когда я
рассказала ей про это. И призналась, что все сказки придумывает Светлые. Темным
обычно нет дела до таких глупостей. И что на самом деле Темные — это те, кто
хочет свободы и независимости, не стремится к власти, не навязывает своих
глупых желаний окружающим. Она продемонстрировала мне часть своих умений — и я
узнала про то, что мама давным-давно изменяет отцу, и что папа вовсе не такой
смелый и сильный, как я думала, и что моя лучшая подружка Вика говорит про меня
всякие гадости…
Про маму я и так знала. Даже в десять лет.
Только старалась не думать про нее и дядю Витю. Из-за папы очень сильно
расстроилась. А когда узнала про Вику — разозлилась ужасно. И поняла, что хочу
с ней поквитаться. Теперь мне это смешно — но в десять лет узнать, что самая
моя страшная тайна: то, что я до второго класса писалась в постель, рассказана
подружкой нашему однокласснику Ромке… Вот это было ужасно! А я-то думала,
почему он так гадко ухмылялся, когда я подарила ему на двадцать третье февраля
открытку и фломастеры…
Ирина помогла мне впервые войти в сумрак. Она
сказала, что там я сама решу, кем стать. Сумрак увидит мою душу насквозь, и
выберет самое подходящее.
Потом моя подружка Вика съехала на двойки,
стала матом ругать учителей и даже завуча, ее забрали из нашей школы и,
говорят, долго лечили в детской психбольнице от редкой болезни «синдром
Желя-Де-Ля-Туретта». Красавчик Ромка напустил в штаны посреди четвертного
диктанта, и еще два года жил с прозвищем «сыкун», пока не переехал с родителями
в другой район.
Дядя Витя утонул, купаясь в мелком пруду на
даче, только через три года. Это, все-таки, трудная задача для ребенка. А уж
про то, как я добывала прядь его волос, и вспоминать противно…
И я ни капельки не жалею о своем выборе.
Некоторые считают нас, Темных, злыми. Вот уж
нет! Мы просто справедливые. Гордые, независимые и справедливые.
И все решаем сами за себя.
Ночной пляж полон тоскливого очарования.
Словно осенний парк, словно концертный зал после премьеры. Уходит на время
утомленная толпа — набираться сил для новых безумств; море зализывает раны,
выбрасывая на берег арбузные корки, размокшие обертки от шоколада, огрызки
кукурузы и прочую человеческую дрянь; мокрый прохладный песок покрывают следы
чаек и ворон.
Я услышала Игоря, уже подходя к пляжу. Вначале
— его гитару, а потом и его голос.
Он пел, и я вдруг с пронзительной ясностью
поняла: ничего не будет. Там сидит развеселая компания, на песке —
бутылочка-другая и разломанные булочки, прихваченные с ужина на закуску. А
я-то, дура… максимум, на что могу рассчитывать — на приглашение провести
остаток ночи в его комнатке…
И все-таки я пошла на звук. Просто чтобы
убедиться…
— Ты говоришь что нет любви,
Есть только пряник и плеть.
Я говорю что цветы цветут
Потому что не верят в смерть.
Ты говоришь что не хочешь быть
Никому никогда рабой.
Я говорю: значит будет рабом
Тот кто рядом с тобой…
Не люблю эту песню. Вообще недолюбливаю
«Наутилус», их песни вроде бы и наши, но чем-то неуловимо отличаются. Не зря их
так ценят Светлые.
А уж эту песню — не люблю особенно!
Я была уже в паре шагов от Игоря, когда
поняла, что он на пляже — один. Игорь тоже меня заметил — поднял голову,
улыбнулся, не прекращая петь:
— Может быть я не прав,
Может быть ты права.
Но я видел своими глазами
Как тянется к небу трава.
Стоит ли спорить с тобою всю ночь
И не спать до утра?
Может быть я не прав,
Может быть ты права.
К чему эти споры — настанет день,
Ты убедишься сама:
Есть ли у неба дно и зачем
Тянется к небу трава…
Я присела рядом, на разложенное на песке
большое махровое полотенце, терпеливо дожидаясь, пока песня кончится. И лишь
когда Игорь отложил гитару, спросила:
— Концерт для волн и песка?
— Для звезд и ветра, — поправил он. — Я
подумал, что тебе трудно будет найти меня в темноте. А тащить с собой
магнитофон — не дело.
— Почему?
Он пожал плечами:
— Разве ты не чувствуешь? Сейчас время лишь
для живого звука.
Игорь был прав. Пусть с выбором песни я не
согласна, но вот против живого звука сказать было нечего…
Я молчала, разглядывая его — точнее, пытаясь
разглядеть в темноте. Он был в одних шортах, босиком. Волосы влажно блестели —
наверное, уже успел искупаться. Кого-то он мне сейчас напоминал… то ли веселого
трубадура из детских сказок, то ли принца, переодетого трубадуром…
— Вода теплая, — сказал Игорь. — Пойдем?
И тут до меня дошло, что я слишком торопилась
на пляж.
— Игорь… ты будешь смеяться… Я не могу
купаться. Я забыла купальник.
Он подумал секунду, потом очень спокойно
уточнил:
