— Сядь, — велел Галеаццо заплетающимся языком, указывая на стул, стоявший напротив него.
Филиппо устроил настоящее представление, кинувшись отодвигать для меня стул, словно я была венценосной особой. Они с герцогом умирали от смеха, но я с достоинством села, поставила перед собой коробку с картами и положила на нее руку.
Лишь деликатный, женственный Оттавиано с сомнением спросил:
— Кажется, ты в трауре, Дея? Ты недавно потеряла близкого человека?
— Мужа, — ответила я и склонила голову, выражая признательность за сочувствие.
В этот же миг на меня накатила волна горя, смешанного с гневом, и я решила, что без колебаний скажу Галеаццо всю правду. Я с радостью открою герцогу его судьбу, пусть и умру за это.
— Ладно, хватит, — заявил Сфорца, резким взмахом руки отметая прочь печальную тему. — Дея сейчас расскажет, что ждет меня в грядущем году. — Он впился в меня грозным взором, и я посмотрела ему прямо в глаза, не скрывая ненависти. — Только на этот раз предсказания будут счастливыми, верно, милочка? — Тут его голос упал до зловещего шепота.
— А нам можно узнать нашу судьбу? — с наигранным энтузиазмом спросил Филиппо, лицо которого лоснилось, а рот кривился в пьяной ухмылке. — Мой господин, можно нам тоже?
Оттавиано с живостью подхватил его просьбу, герцог взмахнул рукой, требуя тишины, подмигнул братьям и произнес:
— Все зависит от того, насколько сговорчивой окажется дама. Надо сказать, она за последнее время превратилась в настоящую красотку.
Филиппо то ли нервически, то ли восторженно засмеялся, когда Галеаццо подался вперед и накрыл мою ладонь своей, жаркой и потной. Я с омерзением выдернула руку, инстинктивно оглянулась и убедилась в том, что Бона действительно ушла, а вместе с ней и все слуги. В столовой остались только виночерпий герцога и двое его телохранителей, которые беззвучно появились и встали у двери, закрытой и запертой на засов.
Наверное, тут нечему было удивляться, но я всю жизнь верила, что близость к Боне станет моей защитой. Герцог не тронет меня, как не прикасается к своим дочерям. На секунду мелькнула мысль, не кинуться ли к двери, не позвать ли на помощь, но я столько раз слышала такие крики и знала, что они никогда не помогали другим женщинам. Я могла рассчитывать лишь на собственную сообразительность.
— Ваша светлость, я погадаю вам, — сказала я с уверенностью, какой вовсе не ощущала. — Но чтобы предсказание получилось верным, пусть все замолчат. Вы должны думать только о том, что вас интересует, и ни о чем больше.
— Я уже задал вопрос, — с легким раздражением в голосе отозвался герцог, с грохотом поставил локти на стол и уронил голову на ладони, как будто она внезапно стала слишком тяжелой. — Мое будущее в новом году.
— Вот об этом и думайте, ваша светлость, — сухо произнесла я, вынимая карты из бархатной коробки.
Они оказались теплыми, как будто все это время лежали у очага, были больше простых игральных карт, но на этот раз тасовались легко, словно успели привыкнуть к моим рукам. Я постаралась перемешивать их подольше, все это время молясь про себя.
Смысла взывать к Богу не было, поэтому я обращалась к тому, кому действительно верила: «Маттео, помоги мне уйти отсюда живой и не обесчещенной».
Филиппо нарушил тишину пьяным смешком, Оттавиано тоже хохотнул, однако герцог сделался серьезен и шикнул на братьев, чтобы затихли.
Я тоже сидела почти неподвижно, перестав даже молиться, чтобы не заглушить тихого шепотка карт в руках. Внутреннее чутье велело мне собрать их и выровнять колоду.
Затем я положила их в центр стола, поближе к Галеаццо, и сказала ему:
— Снимите, ваша светлость.
Меня охватило непонятное спокойствие. Наигранная уверенность вдруг обернулась настоящей, идущей из глубины веков таинственной силой.
Тяжело навалившись на левый локоть, все еще упираясь подбородком в кулак, Галеаццо протянул к колоде правую руку. Она тряслась, при первой попытке снять карты он выронил их, перевернул некоторые на лицевую сторону и выругался.
— Ничего страшного, ваша светлость, — успокоила я. — Соберите карты и снимите снова. Все идет так, как угодно судьбе.
К этому моменту Галеаццо уже помрачнел и стал заметно нервничать. Пьяная ухмылка Филиппо исчезла. Он и Оттавиано внимательно следили, как меняется настроение старшего брата. Галеаццо собрал карты в колоду и снял. Я положила одну стопку поверх другой и придвинула к себе.
Вытянув из колоды карту, я перевернула ее и оказалась в ином мире.
Передо мной на фоне голубого неба поднималась сверкающая мраморная башня. Она возносилась так высоко, что касалась облаков. На самом верху — так далеко от земли, что казались не крупнее мух, — два каменщика месили раствор, собираясь строить башню еще выше. Я догадалась, что это Вавилонская башня, символ человеческого высокомерия. Когда я запрокинула голову, чтобы рассмотреть верхнюю площадку и работавших там людей, мрачная синяя туча отделилась от горизонта и скрыла вершину башни и каменщиков.
Эта туча была гневом Господним, из нее вылетела ослепительная голубая молния. Треск и грохот оказались такими зловещими, что я вскрикнула и зажала уши руками. В тот же самый миг башня взорвалась и осколки мрамора дождем посыпались на землю. Крики каменщиков становились все громче, пока они вниз головой уносились в забвение. Один из них при этом размахивал стальным клинком, и я узнала в нем короля мечей, того, кто вершит возмездие. Я упала на колени и закрыла лицо руками, когда он вместе со вторым человеком рухнул на землю у меня за спиной.
Так же быстро, как проявился, гнев Господень отступил, небо снова стало ясным, вот только башня превратилась в руины. Рядом со мной лежало тело второго человека. Как ни странно, оно осталось целым, глаза широко раскрылись от изумления, но он все равно был мертв и весь в крови, пронзенный оружием короля мечей. Его волосы были светло-каштановыми, губы тонкими, на переносице заметная горбинка. Это оказался герцог Галеаццо. Я знала, что он наконец-то заплатил за свои грехи, и была этому рада.
— Что это значит? — требовательно спросил Сфорца.
Я ответила не сразу, и он повторил, но не с нетерпением, а с тревогой:
— Что это значит?
«Маттео, помоги мне», — снова взмолилась я, сделала глубокий вдох и сказала правду.
Я говорила достаточно громко, чтобы заглушить треск дров в камине и тяжелое дыхание герцога:
— Это значит, мой господин, что на вас нападут те, против кого вы согрешили. Если вы немедленно не покаетесь и не загладите свою вину, то не доживете до начала нового года.
Братья только моргали, глядя, как Галеаццо, испустивший ошеломленный сиплый крик, неловко поднимался на ноги. Кривясь от ярости, он зарычал и занес руку для удара.
Я посмотрела ему в лицо, решительно готовясь встретить собственную несчастную судьбу. Маттео умер, и мне нет смысла жить дальше. Но я ощущала мрачную радость. Ведь герцог Галеаццо будет теперь трястись от страха до конца своих дней, ждать которого осталось недолго.
