— Но не подходили к коням очень близко и внимательно глядели, куда поставить ногу, — сухо вставил Лоренцо.
Джулиано коротко рассмеялся, потом продолжил:
— Завтра как раз Крещение. Процессия пойдет от дворца Синьории до монастыря Сан-Марко, Лоренцо поедет верхом. Он изображает волхва Бальтазара. Два других уважаемых горожанина будут играть его спутников, а я поеду в свите Лоренцо. Нас ждет чудесное зрелище. Мы надеемся, что в этом году вы тоже примете участие в действе, а затем присоединитесь к нам за пиршественным столом.
Он говорил с такой теплотой, столь заразительно, что я была тронута, но горе не отпускало меня. Я не хотела участвовать в празднествах. Глаза защипало, в следующее мгновение они наполнились слезами.
Искренне огорченный, Джулиано с братским участием взял меня за руку и произнес:
— Дорогая мадонна Дея, я вовсе не хотел, чтобы вы плакали. — Он обвел взглядом комнату, ища, что могло бы утешить меня, и продолжил: — Наверное, теперь уже можно рассказать, что Маттео обычно носил с собой пращу и как-то раз угодил камнем в лошадь одного из волхвов. Несчастное животное встало на дыбы, толпа бросилась врассыпную. Чудо, что всадник сумел удержаться в седле!
Я выдавила из себя улыбку, чтобы утешить его, а Лукреция сказала:
— Не дави на нее, Джулиано. Мадонна Дея в трауре, возможно, она не захочет принимать участие в шествии.
— Прошу вас, — сказала я им, тронутая той искренней любовью, с какой они вспоминали о Маттео и какую выказывали мне. — Пожалуйста, зовите меня просто Дея.
— Хорошо, Дея, — веско произнес Лоренцо, как будто разрешая такое обращение и всем остальным. — Маттео полностью тебе доверял, Дея. Он писал нам об этом.
Лоренцо кивнул матери, та ответила ему тем же, а затем обратилась к слугам:
— Матильда, Агнес, Донато, вы не могли бы оставить нас? Мы позовем, когда настанет время подавать второе блюдо.
Слуги тихо вышли за дверь.
Как только высокая дверь закрылась и мы остались вчетвером, Лоренцо негромко заговорил:
— Праздник Крещения очень важен для нас, Медичи. Семь поколений назад моей семье было доверено величайшее изустное знание, которое является не только большим благом, но и тяжкой ношей. — Тут голос Лоренцо приобрел напевность сказителя, как будто бы он уже не раз пересказывал эту историю. — Его передал нам один мудрец, который называл себя Бальтазаром. Это духовная традиция древних. Впоследствии она получила подтверждение через несколько сакральных текстов, которые посчастливилось обнаружить моему деду Козимо.
— Духовная традиция? — переспросила я шепотом.
— Средство, благодаря которому душа способна соединиться с Богом, — с придыханием пояснил Марсилио.
— Мы носители священного дара, — продолжал Лоренцо вполголоса. — И мужчины, и женщины. Как стародавние волхвы, мы следуем за звездой, зная, что она приведет нас к настоящему сокровищу. Тем из нас, кому было даровано знание и право беседовать с ангелом, вменяется в обязанность применять наши способности для того, чтобы свет священной звезды пролился и на других, ради блага не только Флоренции, но и всей Италии, целого мира. Вот почему Медичи собирают священные предметы и разные древности. Наш долг сохранить память о старинной мудрости. Вот почему мы изображаем волхвов с дарами на стенах наших церквей, а наше семейство считает Крещение особенным днем.
— Ангел, — пробормотала я и добавила, когда Лоренцо вопросительно взглянул на меня: — Священный ангел-хранитель, тот, о котором Марсилио упоминал в письме…
— Он самый, — услышала я краткий ответ. — Мы даем клятву повиноваться божественному гению до самой смерти. Но это следует делать, а не обсуждать.
— Маттео, должно быть, видел своего ангела, — сказала я, пытаясь понять услышанное.
— И, умирая, отправил тебя сюда, — сказала Лукреция. — Он явно хотел, чтобы ты узнала об этом, иначе не позволил бы тебе найти бумаги. — Она помолчала. — Дея, нам еще многое предстоит обсудить и объяснить. Но пока что всем стоит подкрепиться.
Она кивнула Джулиано, тот протянул руку за спину и дернул за шнурок с кисточкой, свисавший с потолка.
Меньше чем через минуту снова появились слуги с новыми угощениями. Остаток обеда прошел под забавные истории о детстве Маттео. Я с радостью слушала их, однако ни один рассказ так и не объяснял тайны, которая волновала меня больше всего. Почему мой муж ни разу не спал со мной?
После обеда Лукреция пожелала поговорить со мной наедине. Мы оставили мужчин внизу и поднялись в ее покои на третьем этаже. Все остальные комнаты в доме были полны потрясающих картин, бюстов, разных диковин и украшений, выставленных в витринах, но покои Лукреции отличались аскетическим изяществом. Здесь не было ни одной картины, за исключением изображения ангела, который сообщал о рождении Христа юной златовласой Марии. Комнаты Лукреции оказались пустынными. Наверное, госпожа Медичи сообщила своим приближенным, что желает остаться одна.
Лукреция остановилась в приемной и села на плотно набитый стул перед письменным столом у мерцающего камина. Рядом стоял еще один стул, и она похлопала по сиденью, приглашая меня опуститься на него. Я села, все еще силясь принять то, что недавно узнала.
Очевидно, что Маттео, Лоренцо, Марсилио и, вероятно, Джулиано совершали те ритуалы, о которых я прочитала в секретных бумагах мужа, и вызывали ангела.
Мне было ясно, что мой муж, близкий друг Медичи, отправленный на службу при дворе Галеаццо, шпионил для Лоренцо. Иначе почему тот, тайно навестивший Милан накануне Рождества, с таким нетерпением ждал вестей от Маттео? Они заключались в шифровке: «Ромул и Волчица хотят уничтожить тебя».
— У тебя выдался нелегкий день, — заметила Лукреция, отвлекая меня от размышлений. — Слишком печальный и переполненный потрясениями. — Она выдвинула ящик письменного стола и вынула небольшой прямоугольный предмет, завернутый в черный шелк. — Но я боюсь, что это еще не все.
Она положила сверток на темную полированную столешницу, развернула шелк и расстелила его на столе, демонстрируя мне содержимое.
Это оказалась колода символических карт, не столь больших, как те, которые подарил Боне Лоренцо, не таких красивых, хотя их рубашки были так же разрисованы вазами, гирляндами листьев и цветами. Но тонкий слой гипса, на который были нанесены рисунки, потрескался и местами сошел от частого использования карт.
Я ахнула, без разрешения схватила колоду, перевернула и развернула веером в руках. Эти картинки я знала с детства: страшную рушащуюся Башню, в которую ударяла молния, босоногого Дурака, Колесо Фортуны и, конечно же, Папессу в золотой тиаре, укрытую белой вуалью.
Папесса. Я узнала ее, взглянув на Лукрецию.
— Ты помнишь эти карты? — осторожно спросила она.
— Помню…
Я разложила карты по столу: чаши, мечи, монеты, скипетры. Я знала все масти, но не помнила, когда и как освоила их, и с тоской провела по картам пальцами. Вот Повешенный, мой бедный Маттео, принесший себя в жертву. Вот порывистый, мстительный валет мечей, храбрая королева скипетров. Я нежно, словно родных, поглаживала их.
