К этому моменту первое письмо, единственное доказательство моей неверности Джироламо, обратилось в кучку черной золы, лежащую между куском остро пахнущего сыра и гроздью винограда.
Я начала жечь уже ненужную копию ключа к шифру, а Лука все еще потирал лоб.
— Прошу прощения за грубость, — сказал он. — Но ты понятия не имеешь, какой опасности подвергла нас обоих. Если я сумею доказать, что мы с Маттео были друзьями, и поклянусь, что сер Лоренцо уже обо всем предупрежден — вовремя и причем не в первый раз, хотя он предпочитает не обращать внимания на опасность, — ты станешь вести себя осмотрительнее? Обещаешь держаться подальше от моей конторки и не подвергать смертельной опасности себя и других людей?
Заинтригованная, хотя и не убежденная, я поглядела на него.
— Докажи.
— Маттео был сирота. Как и ты, — сказал он после недолгого колебания, заметил, что все во мне перевернулось от его слов, и прибавил: — Как я сам. Все мы разными путями обрели одного и того же щедрого благотворителя. Если ты хоть словом обмолвишься об этом, я покойник. Может быть, теперь тебе станет ясно, почему не надо сюда приходить и нет необходимости беспокоиться о судьбе Лоренцо.
Я закрыла рот, уставилась в мерцающее пламя, потемневшее и чадящее от соприкосновения с бумагой, и принялась гадать, откуда еще Лука мог узнать обо мне.
Должно быть, он догадывался о ходе моих мыслей, потому что сказал:
— Я не понимаю, с чего ты подозреваешь меня. Я же вернул тебе сумку Маттео вместе с книгой. Там, конечно же, написана вся правда.
Я резко развернулась к нему.
— Я не могу ее расшифровать. Ты читал книгу? Знаешь ключ к ней?
— Нет, — покачал головой Лука. — Я думал, он у тебя.
— Если не ты убил Маттео, то кто? — спросила я враждебно.
Он внимательно посмотрел на меня. Его взгляд был настороженным, но полным сочувствия.
— Мадонна, я не знаю.
— Тогда нужны еще доказательства, — сказала я.
Оба письма превратились в горстку побелевшей золы. Лука убрал в ножны свой нож, прошел в дальний угол комнаты и поднял с пола кинжал Катерины.
— Еще доказательства, — повторил он, подходя ко мне с оружием в руке. — Мадонна Дея, Маттео был бы опечален, видя, как тебя одолевает жажда мести. Да и почему ты так уверена в том, что он умер именно от яда, а не от неизвестной болезни?
Я подняла голову и холодно произнесла:
— Он велел мне предостеречь Лоренцо по поводу Ромула и Волчицы.
Лука не стал притворяться, будто не понял, о чем речь.
— Нет никаких сомнений, что Джироламо с Сикстом хотят уничтожить Лоренцо. Но у них не было причин убивать Маттео. Я должен сказать еще одно: он не стал бы ненавидеть своих убийц так страстно, как ты. Пусть в конце он страдал физически, но, не в пример тебе, не терзал свой дух. Неужели даже сейчас, после того как я привез Маттео домой, надеясь его спасти, отдал тебе сумку с книгой, позволил уничтожить бумаги, которые могли привести к твоей гибели, — не говоря уже о том, что я рискую собственной шкурой, пуская тебя в этот кабинет! — ты хочешь еще доказательств? Хорошо, я скажу тебе вот что, мадонна. Ты видела в звездном небе Повешенного, а твой брат перед смертью был совершенно счастлив. Зачем терзать подобными вопросами меня? Почему бы не обратиться к тому, кто с радостью поведает тебе обо всем?
Он осторожно взял кинжал за острое лезвие и подал мне рукоятью вперед.
Я взяла его, убрала в ножны и сунула обратно в карман. «Твой брат перед смертью был совершенно счастлив». Брат, а не муж — эту тайну знали только Маттео и семья Медичи.
Я закрыла лицо руками, зарыдала и услышала восклицание писца:
— Нет! Что угодно, только не слезы. Тише, это слишком опасно. Прошу тебя, успокойся! Возвращайся к своей госпоже и никогда никому не рассказывай об этом!
Я почувствовала, как меня подталкивают к двери, а затем выставляют за порог. Дверь за мной закрылась, засов щелкнул, входя в петли. В следующую минуту я уже взяла себя в руки и медленно побрела обратно в покои Катерины.
Я все еще была не в себе после разговора с Лукой, когда через несколько часов прискакал гонец со «светским приглашением от друга, исключительно для ее сиятельства». Я приняла у него письмо и услышала, что отправитель остался на улице дожидаться немедленного ответа. Я передала послание Катерине, которая сидела в своем кабинете, диктуя ежедневные письма секретарю. Она сломала печать, на волосок разогнула лист, затем быстро сложила его. Ее глаза широко раскрылись в предвкушении, рот плотно сжался, чтобы не растянуться в улыбке. Графиня жестом велела секретарю и виночерпию выйти, а мне приказала остаться. Когда дверь закрылась, она развернула письмо, написанное моим шифром, воспроизведенным рукой француза.
— Это от Жерара! — шепнула Катерина и велела мне нести ключ.
Я сделала это, села за письменный стол госпожи, записала расшифровку и протянула бумагу ей.
Она схватила лист и принялась читать, едва слышно бубня себе под нос. Когда речь заходила о чтении или письме, Катерина лишалась всей своей резвости. Несколько раз она спотыкалась на отдельных словах, однако, судя по волнению, нарастающему в голосе, общую идею вполне уловила.
Моя дорогая!
Я тоже страстно мечтаю увидеть тебя наедине и высказать все, что у меня на сердце. Как и ты, я никогда еще не был так влюблен. Воспоминания о тебе, о твоей поразительной красоте, очаровании, душевной щедрости настолько занимают мой разум, что я не в силах есть, спать или сосредоточиться на работе. Твои глаза подобны сапфирам, кожа нежна и ароматна, словно сливки, а волосы чистое золото! Когда я увижу тебя? Укажи время и место, и я прилечу! Никакой долг не сможет задержать меня на пути к тебе.
Твой полный обожания слуга,
Ж.
Над некоторыми строками Катерина потешалась, говорила с насмешливым фырканьем:
— Глаза подобны сапфирам! Волосы чистое золото! Какая пошлость! Хорошо, что он выбрал карьеру политика, а не поэта.
Но она все равно посмеивалась и приказала мне устроить рандеву в этот же вечер, зная, что граф Джироламо пригласил сегодня несколько человек для важного разговора, который наверняка затянется за полночь.
— Ты хочешь, чтобы он пришел сюда, во дворец?! — выдохнула я. — Пока твой муж принимает гостей? В жизни не встречала большей глупости!
Она лишь усмехнулась, настолько взволнованная, что даже не обратила внимания на мою брань.
— Это возбуждает еще сильнее, правда?
— Ничего подобного, — угрюмо отозвалась я. — Бона наказала мне присматривать за тобой. Тебе нет еще и пятнадцати, и твои представления о романтических связях…
— Не твоя забота, — ледяным тоном завершила Катерина.
— Ваше сиятельство! — начала я официальным тоном. — Если ваш муж узнает, то в лучшем случае он вас побьет. Может и убить, и никто в Риме не посмеет ему помешать и не станет мстить за вашу смерть.
