— Новая революция?
— Мы и той не хотели. Все должно было пройти
почти бескровно. Ты же понимаешь: мы побеждаем лишь через людей. Через их
просветление, через возвышение духа. Коммунизм был прекрасно рассчитанной
системой, и только моя вина, что он не был реализован.
— Ого! Почему ты еще не в сумраке, если это
твоя вина?
— Да потому, что все было согласовано. Каждый
шаг одобрен. Даже тот злосчастный компромисс, даже он казался допустимым.
— И теперь новая попытка изменить людей?
— Очередная.
— Почему — здесь? — спросил я. — Почему опять
у нас?
— Где у нас?
— В России! Сколько она еще должна вынести?
— Сколько потребуется.
— Так почему снова — у нас?
Ольга вздохнула, легким движением отправила
меч в ножны. Вернула на стенд.
— Потому, милый мой мальчик, что на этом поле
еще можно чего-то добиться. Европа, Северная Америка — эти страны уже отработаны.
Что возможно — было опробовано. Кое-что и сейчас отрабатывается. Но они уже в
дреме, они уже засыпают. Крепкий пенсионер в шортах и с видеокамерой — вот что
такое благополучные западные страны. А экспериментировать надо на молодых.
Россия, Азия, арабский мир — плацдармы сегодняшнего дня. И не строй возмущенною
лица, я родину люблю не меньше тебя! Я за нее крови пролила больше, чем у тебя
в жилах течет. Ты пойми, Антошка, поле боя — весь мир. Ты ведь знаешь это не
хуже меня.
— Боя с Тьмой, а не с людьми!
— Да, с Тьмой. Но победить мы сможем, лишь
создав идеальное общество. Мир, в котором будут царствовать любовь, доброта,
справедливость. Работа Дозоров — это ведь не отлов магов-психопатов на улицах и
выдача лицензий вампирам. Все эти мелочи занимают время и силы, но они
вторичны, как тепло от электрической лампочки. Лампы должны светить, а не
греть, Мы должны менять человеческий мир, а не ликвидировать мелкие прорывы
Тьмы. Вот — цель. Вот — путь к победе!
— Ольга, это я понимаю.
— Прекрасно! Тогда пойми и то, о чем прямо не
говорят. Мы боремся тысячи лет. И все это время мы пытались переломить ход
истории. Создать новый мир.
— Дивный новый мир.
— Не иронизируй. Кое-чего мы все-таки
добились. Через кровь, через страдания мир все же становится гуманнее. Но нужен
настоящий, подлинный переворот.
— Коммунизм был нашей идеей?
— Не нашей, но мы ее поддержали. Она казалась
достаточно привлекательной.
— А что теперь?
— Ты увидишь. — Ольга улыбнулась. Дружелюбно,
искренне. — Антон, все будет хорошо. Верь мне.
— Я должен знать.
— Нет. Вот это как раз не нужно. Ты можешь не
волноваться, никаких революций не планируется. Никаких лагерей, расстрелов,
трибуналов. Мы не повторим старых ошибок.
— Зато наделаем новых.
— Антон! — Она повысила голос. — Да в конце-то
концов, что ты себе позволяешь? У нас прекрасные шансы победить. У нашей страны
— получить мир, покой, процветание! Встать во главе человечества. Преодолеть
Тьму. Двенадцать лет подготовки, Антон. И не только Гесер работал, все высшее
руководство.
— Что?
— Да. А ты думал, все делается наобум?
Я был ошеломлен.
— Вы следили за Светланой двенадцать лет?
— Конечно же, нет! Была разработана новая
социальная модель. Проведены испытания отдельных элементов плана. Даже я не в
курсе всех деталей. С тех пор Гесер ждал, когда участники плана сойдутся
воедино в пространстве и времени.
— Кто именно? Светлана и инквизитор?
У нее на миг сузились зрачки, и я понял, что
угадал.
Частично.
— Кто еще? Какая роль отведена мне? А что
будешь делать ты?
— Узнаешь в свое время.
— Ольга, еще никогда вмешательство магии в
человеческую жизнь не приводило к добру.
— Не надо школьных аксиом. — Она и впрямь
завелась. — Не считай себя умнее других. Мы не собираемся использовать магию.
Успокойся и отдыхай.
Я кивнул:
— Хорошо. Ты изложила свою позицию, я с ней не
согласен.
— Официально?
— Нет. В частном порядке. И, как частное лицо,
я считаю себя вправе противодействовать.
— Кому? Гесеру? — У Ольги округлились глаза,
кончики губ приподнялись в улыбке. — Антон!
Я повернулся и вышел.
Да, смешно.
Да, нелепо.
Не просто сумбурная акция, которую проводят
Гесер и Ольга. Не просто попытка повторить неудавшийся социальный эксперимент.
Подготовленная, давно запланированная операция, в которую я имел несчастье
влипнуть.
Одобренная высшим руководством.
Одобренная Светом.
Почему я дергаюсь? У меня и права-то на это
нет. Никакого. И шансов нет. Абсолютно. Можно утешаться мудростью о песчинке в
часовом механизме, но я сейчас — песчинка на мельничных жерновах.
И, что самое печальное, на дружелюбных и
заботливых жерновах. Никто не будет преследовать меня. Никто не станет со мной
бороться. Просто помешают делать глупости, от которых все равно нет и не будет
прока.
Почему же тогда так больно, так нестерпимо
больно в груди?
Я стоял на террасе, сжимая в бессильной ярости
кулаки, когда на плечо легла рука.
— Похоже, ты кое-что выяснил, Антон?
Глянув на Семена, я кивнул.
— Тяжело?
— Да, — признался я.
— Ты только одно помни, пожалуйста. Ты — не
песчинка. Никто из людей не песчинка. И уж тем более — из Иных.
— Сколько надо прожить, чтобы так угадывать
мысли?
— Лет сто, Антон.
— Тогда Гесер может читать любого из нас, как
открытую книгу.
— Конечно.
— Значит, я должен разучиться думать, — сказал
я.
— Вначале этому надо научиться. Ты в курсе,
что в городе была заварушка?
