Девушка встала, пошла на кухню. Я — следом. В
чем же дело?
— Антон, готов предварительный анализ…
Мне показалось, что в прикрытом шторами окне
мелькнул белый птичий силуэт — пронесся вдоль стены, следуя за Светланой.
— Игнат работал согласно общей схеме.
Комплименты, интерес, обожание, влюбленность. Это ей нравилось, но вызвало рост
воронки. Антон, ты идешь другим путем — сочувствие. Причем сочувствие
бездеятельное.
Рекомендаций не последовало, значит никаких
выводов аналитики еще не сделали. Но, по крайней мере, я знал, как мне
поступать дальше.
Грустно смотреть, сочувственно улыбаться, пить
чай и говорить «у тебя усталые глаза, Света…»
Мы ведь перейдем на «ты», верно? Обязательно
перейдем. Не сомневаюсь.
— Антон?
Я слишком долго на нее смотрел. Светлана
застыла у плиты с тяжелым, матовым от водяной мороси чайником.
Не то, чтобы она испугалась, это чувство уже
было ей недоступно, выпито черной воронкой дочиста.
Скорее девушка смутилась.
— Что-то не так?
— Да. Мне неудобно, Светлана. Явился среди
ночи, вывалил свои жалобы, и еще остался чаевничать…
— Антон, я вас прошу остаться. Знаете, такой
странный день выдался, что быть одной… Давайте, это будет моим гонораром за
прием? То, что вы посидите, и поговорите со мной, — торопливо уточнила
Светлана.
Я кивнул. Любое слово могло стать ошибкой.
— Воронка снизилась еще на пятнадцать
сантиметров. Антон, ты выбрал верную тактику!
Да ничего я не выбирал, как они не понимают,
аналитики фиговы!
Я воспользовался способностями Иного, чтобы
войти в чужой дом, влез в чужую память, чтобы продлить свое пребывание там… а
теперь просто плыву по течению.
И надеюсь, что река вынесет меня туда, куда
надо.
— Хотите варенья, Антон?
— Да…
Безумное чаепитие.
Куда там Кэрроллу!
Самые безумные чаепития творятся не в
кроличьей норе, за столом с безумным шляпником, ореховой соней и мартовским
зайцем. Маленькая кухня маленькой квартиры, утренний чай, долитый кипяточком,
малиновое варенье из трехлитровой банки — вот она, сцена, на которой
непризнанные актеры играют настоящие безумные чаепития. Здесь, и только здесь,
говорят слова, которые иначе не скажут никогда. Здесь жестом фокусника извлекают
из темноты маленькие гнусные тайны, достают из буфета фамильные скелеты,
находят в сахарнице пригоршню-другую цианистого калия. И никогда не найдется
повода встать и уйти — потому что тебе вовремя подольют чая, предложат варенья,
и пододвинут поближе открытую сахарницу…
— Антон, я вас уже год знаю…
Тень — короткая тень растерянности в глазах
девушки. Память услужливо заполняет провалы, память подсовывает объяснения,
почему я, такой симпатичный и хороший человек, остаюсь для нее лишь пациентом.
— Пусть только по работе, но сейчас… Мне
почему-то хочется с вами поговорить… как с соседом. Как с другом. Ничего?
— Конечно, Света.
Благодарная улыбка. Мое имя трудно сократить
до уменьшительного, Антошка — это уже перебор, слишком широкий шаг.
— Спасибо, Антон. Знаешь… я и впрямь сама не
своя. Уже дня три.
Конечно.
Трудно оставаться собой, когда над тобой
занесен меч Немезиды. Ослепшей, рассвирепевшей, вышедшей из под власти мертвых
богов Немезиды…
— Вот сегодня… да ладно…
Она хотела мне рассказать про Игната. Она не
понимает, что с ней происходило, почему случайное знакомство едва не дошло до
постели.
Ей кажется, что она сходит с ума. Всем людям,
попавшим в сферу деятельности Иных, приходит подобная мысль.
— Светлана, может быть вы… может быть ты с
кем-то поссорилась?
Это грубый ход. Но я спешу, спешу сам не
понимая почему. Воронка пока стабильна, и даже имеет тенденцию к снижению. Но я
спешу.
— Почему ты так думаешь?
Светлана не удивлена, и не считает вопрос
слишком уж личным.
Я пожимаю плечами, и пытаюсь объяснить:
— У меня так часто бывает.
— Нет, Антон. Ни с кем я не ссорилась. Не с
кем, да и не зачем. Во мне самой что-то…
Ты не права, девочка. Ты даже не
представляешь, насколько не права. Над тобой висит черная воронка таких
размеров, что возникают раз в столетие. И это значит, что кто-то ненавидит тебя
с такой силой, какая редка отпущена человеку… или Иному.
— Наверное, надо отдохнуть, — предположил я. —
Куда-нибудь уехать… в глушь…
Я сказал это, и вдруг подумал, что решение
проблемы есть.
Пусть неполное, пусть по-прежнему смертельное
для самой Светланы.
В глушь.
В тайгу, в тундру, на северный полюс. И там
произойдет извержение вулкана, упадет астероид или крылатая ракета с ядерными
боеголовками.
Инферно прорвется, но пострадает лишь сама
Светлана.
Как хорошо, что подобное решение для нас столь
же невозможно, как предложенное темным магом убийство.
— О чем думаешь, Антон?
— Света, что у тебя случилось?
— Антон, слишком резко! Уводи разговор, Антон!
— Неужели так заметно?
— Да.
Светлана опустила глаза. Я все ждал крика
Ольги о том, что черный вихрь начал свой последний, катастрофический рост, что
я все испортил, сломал, и на совести моей отныне — тысячи человеческих жизней…
Ольга молчала.
— Я предала…
— Что?
— Предала свою мать.
Она смотрела серьезно, без всякой гнусной
рисовки человека, совершившего подлость, и кичащегося этим.
— Не понимаю, Света…
— Моя мать больна, Антон. Почки. Требуется
регулярный гемодиализ… но это полумера. В общем… мне предложили… пересадку.
— Почему тебе? — я еще не понимал.
