Она улыбнулась и вышла из комнаты. Я остался в
одиночестве, если, конечно, не считать компанией бутылку армянского коньяка, во
что иногда хочется верить.
Очень славная девушка. Они все славные и
хорошие, мои друзья-товарищи по Дозору. Я слышу сейчас их голоса сквозь музыку
«квинов», и мне приятно. С кем-то я в более хороших отношениях, с кем-то — в
менее. Но здесь у меня нет и не будет врагов. Мы шли и будем идти вместе, теряя
друг друга лишь по одной причине.
Ну почему же тогда я недоволен происходящим?
Только я один — и Ольга, и Тигренок одобряют действия шефа, и остальные, спроси
их прямо, присоединятся.
И впрямь утратил объективность?
Наверное.
Я хлебнул коньяка и глянул сквозь сумрак,
отслеживая тусклые огоньки чужой, неразумной жизни.
В гостиной обнаружились три комара, две мухи и
в самом углу, под потолком, паучок.
Пошевелив пальцами, я слепил крошечный, в два
миллиметра диаметром, огненный шарик. Нацелился на паука — для разминки лучше
выбирать неподвижную мишень — и отправил файербол в путь.
Аморального в моем поведении ничего не было.
Мы не буддисты, во всяком случае — большинство Иных в России. Мы едим мясо, мы
бьем мух и комаров, мы травим тараканов, если лень каждый месяц осваивать новые
отпугивающие заклинания, насекомые быстро вырабатывают иммунитет к магии.
Ничего аморального. Просто это смешно, это
притча во языцах, «с файерболом на комара». Это любимая забава детишек всех
возрастов, обучающихся на курсах при Дозоре. Я думаю, что и Темные балуются тем
же, вот только они не делают различий между мухой и воробьем, комаром и
собакой.
Паука я сжег сразу. Полусонные комары тоже
проблем не доставили. Каждую победу я отмечай рюмкой коньяка, предварительно
чокаясь с услужливой бутылкой. Потом принялся бить мух, но то ли алкоголя в
крови стало многовато, то ли мухи чувствовали приближение огненной точки куда
лучше. На первую я затратил четыре заряда, но хотя бы при промахах успевал
рассеять их вовремя. Вторую сбил шестым файерболом, при этом всадив две
крошечные шаровые молнии в застекленный стеллаж на стене.
— Как нехорошо, — покаялся я, допивая коньяк.
Встал — комната качнулась. Подошел к стеллажу, в котором на черном бархате были
закреплены мечи. На первый взгляд, пятнадцатый — шестнадцатый век, Германия.
Подсветка была отключена, и точнее определить возраст я не рискнул. В стекле
обнаружились маленькие воронки, но сами мечи я не задел.
Некоторое время я размышлял, как исправить
проступок, и не нашел ничего лучшего, чем вернуть на место испарившееся и
разлетевшееся по комнате стекло. Сил при этом пришлось затратить куда больше,
чем если бы я развоплотил все стекло и воссоздал его заново.
Потом я полез в бар. Коньяка почему-то уже не
хотелось. Зато бутылочка мексиканского кофейного ликера показалась удачным
компромиссом между желанием напиться и взбодриться. И кофе, и спирт — все в
одном флаконе.
Я повернулся и обнаружил в своем кресле
Семена.
— Все пошли на озеро, — сообщил маг.
— Сейчас, — пообещал я, подходя. — Сей же час.
— Бутылку поставь, — посоветовал Семен.
— Зачем? — заинтересовался я. Но бутылку
поставил.
Семен пристально посмотрел мне в глаза.
Барьеры не сработали, а подвох я заподозрил слишком поздно. Попытался отвести
взгляд, но не смог.
— Сволочь, — выдохнул я, сгибаясь в три
погибели.
— По коридору и направо! — крикнул вслед
Семен. Взгляд по-прежнему буравил мне спину, вился следом незримой нитью.
До туалета я добежал. Минут через пять подошел
и мой мучитель.
— Лучше?
— Да, — тяжело дыша, ответил я. Привстал с
колен, сунул голову в умывальник. Семен молча повернул кран, похлопал по спине:
— Расслабься. Начали мы с народных средств,
но… По телу прошла жаркая волна. Я застонал, однако возмущаться больше не стал.
Отупение прошло давно, теперь из меня вылетал последний хмель.
— Что ты делаешь? — только и спросил я.
— Печенке твоей помогаю. Глотни водички, легче
будет.
Действительно, помогло.
Через пять минут я вышел из туалета на своих
двоих, потный, мокрый, с красным лицом, но абсолютно трезвый. И даже пытающийся
качать права.
— Ну зачем вмешался? Я хотел напиться, и
напился.
— Молодежь. — Семен укоризненно покачал
головой. — Напиться он хотел! Кто же напивается коньяком? Да еще после вина, да
еще с такой скоростью, пол-литра за полчаса. Вот однажды мы с Сашкой Куприным
решили напиться…
— Каким еще Сашкой?
— Ну, тем самым, писателем. Только он тогда не
писал еще. Ну, так и напились же по-человечески, культурно, в дым и в драбадан,
с танцами на столах, стрельбой в потолок и развратом.
— А он что, Иной был?
— Сашка? Нет, но человек хороший. Четверть
выпили, а гимназисток шампанским споили.
Я тяжело плюхнулся на диван. Сглотнул,
взглянул на пустую бутылку — снова начало поташнивать.
— И вы с четверти напились?
— Четверть ведра, как же тут не напиться? —
удивился Семен. — Напиваться — можно, Антон. Если очень нужно. Только
напиваться надо водкой. Коньяк, вино — это все для сердца.
— А водка для чего?
— Для души. Если совсем уж сильно болит.
Он смотрел на меня с легким укором, смешной
маленький маг с хитроватым лицом, со своими смешными маленькими воспоминаниями
о великих людях и великих битвах.
— Я не прав, — признался я. — Спасибо, что
помог.
— Ерунда, старик. Когда-то я твоего тезку три
раза за вечер протрезвлял. Ну, там надо было пить и не пьянеть, для дела.
— Тезку? Чехова? — поразился я.
— Нет, что ты. Это другой был Антон, из наших.
Погиб он, на Дальнем Востоке, когда самураи… — Семен махнул рукой и замолчал.
Потом почти ласково сказал:
— Ты не торопись. Вечером все сделаем
культурно. А сейчас надо ребят догонять. Идем, Антон.
Вслед за Семеном я послушно вышел из дома. И
увидел Свету. Она сидела в шезлонге, уже переодевшись, в купальнике и пестрой
юбке — или куске ткани вокруг бедер.
