— Во всех своих путешествиях я вел дневник, по крайней мере, до того, как покинул Англию. — Алехандро так разволновался, что даже рад был сменить тему. — Тетрадь подарил мне отец, в знак примирения по вопросу о Монпелье. Мне ведь тоже пришлось столкнуться с сопротивлением, когда я принял решение учиться. «Лекарь! — вскричал он, когда я сообщил эту новость ему. — А как же наше дело? Кто продолжит его после меня?» В конце, правда, это уже не имело значения — когда его дело рухнуло и он отправился в изгнание. Я вел этот дневник на протяжении долгих лет.
— И что с ним стало?
— Я оставил его в Англии. Мы покидали ее с большой поспешностью, я был еще слаб после чумы…
— Жаль, — сказала Филомена. — Что вы туда записывали?
— Свои наблюдения, конечно, наброски того, что заинтересовало меня, — органов, костей, некоторых других деталей тела. Описывал места, где побывал, людей, которых встречал… не претендуя на то, что мои записи могут быть интересны кому-то, кроме меня. Но в этом дневнике запечатлено так много моментов моей жизни — мои путешествия, мои удачи…
— Ваша любовь?
— И это тоже.
У Алехандро едва не вырвалось, что он отчаялся снова найти такую любовь, но внезапно его осенило, что, возможно, теперь это не совсем так.
* * *
Спустя три дня утомительного пути под дождем и ветром отряд де Шальяка ближе к вечеру достиг Парижа. Пока они скакали вдоль Сены, Гильом таращил глаза на чудеса прекрасного города. На реке было полно судов и барж; мальчик не мог оторвать от них взгляд.
Оказавшись рядом с кафедральным собором, Алехандро остановил коня, отстав от остальных.
— Дедушка, мы потеряемся…
— Я знаю дорогу отсюда. Мне хочется, чтобы ты посмотрел и послушал.
Держась в тени собора Нотр-Дам, они слушали музыку вечерни — те же пленительные песнопения, которые звучали в голове Алехандро с тех пор, как впервые коснулись его ушей. Капли дождя стекали со шляпы лекаря и кончика носа Гильома, однако мальчик не замечал этого, он замер, потрясенный открывшимся ему зрелищем. Спустя какое-то время Алехандро снова сжал пятами бока коня и развернул его в нужном направлении, ощущая озноб благоговения и зная, что мальчик испытывает то же самое.
Они догнали остальных, когда те сворачивали на улицу, где находился особняк де Шальяка, выглядевший точно так же, как запомнилось Алехандро, — прочное кирпичное здание с замысловатой остроконечной крышей и крепкой стеной, окружающей внутренний двор. Они скакали по булыжной мостовой, и Алехандро охватило странное, отнюдь не неприятное чувство возвращения домой. Он хорошо знал особняк, изучил его секреты и мог без труда найти те места, где можно говорить шепотом, не боясь быть услышанным. Он отыскал взглядом слуховое окно своей прежней комнаты, все особенности которой прекрасно сохранились в памяти, несмотря на прошедшие восемь лет.
В фойе навстречу путникам бросились слуги, помогая им с поклажей и освобождая от промокших плащей. Среди них Алехандро был знаком лишь один — пожилой человек, восемь лет назад стороживший его; при виде своего бывшего пленника он слегка вздрогнул.
Когда этот человек провожал их вверх по узкой лестнице, Алехандро сказал:
— Рад узнать, что вы живы и здоровы.
Старик улыбнулся.
— Я ждал вашего возвращения. И тщательно следовал всем вашим советам. Потому и жив до сих пор.
Алехандро остановился на верхней площадке лестницы и сделал жест в сторону мальчика.
— Позвольте представить вам моего внука, Гильома.
Старик церемонно поклонился мальчику.
— Приветствую тебя, юный сэр, в особняке де Шальяка.
Гильом, казалось, растерялся, а потом тоже поклонился, стараясь в точности повторить движение старика. Тот рассмеялся:
— Думаю, мы с тобой поладим. А теперь располагайтесь.
Он распахнул дверь той самой маленькой комнаты, которую восемь лет назад в течение месяца занимал Алехандро. Постель стояла там же, сбоку от окна, однако умывальник и кресло передвинули, освободив место для хорошо набитого, мягкого тюфяка на полу.
Слуга положил их сумки в угол.
— Если вам что-нибудь понадобится, сэр, просто позвоните в колокольчик.
Алехандро поблагодарил его, и тот ушел. Гильом с любопытством смотрел в окно, разглядывая парижскую улицу.
— Сколько тут людей, дедушка…
— Да, Гильом.
Алехандро опустился на колени рядом с мальчиком. Внизу скакали всадники, торопились в университет студенты в развевающихся одеяниях; во внутреннем дворе отдыхали несколько охранников из числа тех, кто участвовал в путешествии. Обычная парижская жизнь, однако она зачаровывала.
Глядя сквозь волнистое оконное стекло, Алехандро погрузился в воспоминания о том дне восемь лет назад, когда Кэт и Гильом Каль, стоя внизу на улице, бросили ему привязанное к камню послание. Это стало началом заговора по его освобождению, и именно тогда он впервые заметил их взаимную привязанность.
«Меня не должно было это удивлять».
Они были родственные души, оба яркие, решительные, красивые, прекрасно сложенные. Он подумал о том, что в этом путешествии тоже встретил родственную душу, и подивился тому, что такие вещи часто происходят как бы случайно, благодаря слепому везению.
«Да, меня не должно было это удивлять — тогда. Как не должно удивлять и сейчас».
Почувствовав, что Гильом тянет его за рукав, Алехандро посмотрел на мальчика.
— Дедушка, с тобой все в порядке?
Образы Кэт и ее возлюбленного растаяли.
— Да, Гильом.
— Правда-правда? — с тревогой продолжал допытываться мальчик.
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты… ну… ты плачешь.
Глава 10
В библиотеку вошли трое мужчин, двоих из которых Майкл уже видел. Он инстинктивно вскочил.
Лидером, по-видимому, был южанин — человек средних лет в клетчатой фланелевой рубашке с заплатами на локтях, с аккуратно подстриженными волосами и мазками седины на висках. Вторым оказался молодой человек, которого Майкл видел из окна, — высокий, розовощекий, с хорошо развитой мускулатурой и очень короткой стрижкой; типичный американский юноша из сельской местности. Третий держался чуть в стороне от остальных, стоял, слегка расставив ноги и скрестив на груди руки. На бедре у него висел пистолет.
«Этот сторожит», — понял Майкл.
Дверные петли снова скрипнули; вошла Лейни Дунбар. Она и юноша быстро улыбнулись друг другу.
«Паренек слишком молод для нее, — подумал Майкл, — но что поделаешь? Такие уж сейчас времена».
— Присядьте, — сказал южанин.
