«Об отеках, варикозных расширениях, опухолях срединной вены и других разрастаниях неизвестного происхождения…»
Как лучше сказать? Разрастания, выпуклости, шишки? Они прикидывали так и эдак и в конце концов остановились на первом слове.
Время от времени Алехандро уходил к Гильому, чей новый приятель производил приятное впечатление. Алехандро слегка задевало, что мальчик, казалось, теперь не скучает по дедушке. Однако одновременно это позволяло полностью отдаться работе; они с Филоменой засиделись до позднего вечера и поужинали прямо в кабинете, когда все остальные обитатели особняка, включая самого де Шальяка, уже спали.
Каждый день, закончив работу, они приводили в порядок инструменты. Как-то вечером, когда Алехандро мыл их, прежде чем убрать, его взгляд остановился на Филомене, складывающей бумаги, над которыми они работали сегодня. Она не замечала его взгляда, поскольку звяканье металла продолжалось. И, глядя на нее, он внезапно осознал, что знает эту женщину почти так же хорошо, как если бы они были знакомы уже сто лет.
«Вот так муж и жена должны вместе проводить время», — подумал он.
На мгновение он мысленно вернулся к Рахили, так преданно служившей его семье в Авиньоне. Сколько раз отец настаивал — нет, приказывал! — чтобы он женился на ней? И не счесть. В глубине души Алехандро понимал, что она была бы ему хорошей, преданной женой. И отец был прав — со временем он и сам проникся бы к ней добрыми чувствами. А уж в том, что она надеялась на такой исход, он никогда не сомневался.
И все же он никогда по-настоящему не любил ее; по крайней мере, не настолько, чтобы это позволило бы просить ее разделить с ним тот остаток изломанной жизни, который ему еще предстоял. Любовь к Адели… это было совсем другое. Она зародилась и жила в той части его сердца, о которой он прежде и не подозревал. Он знал — такого чувства больше ему никогда не испытать. Тогда все слилось воедино: страшное, опасное время; то, как их неудержимо тянуло друг к другу; его собственная юношеская неискушенность. И повторное сочетание всех этих условий невозможно. Однако Филомена была ему другом и по разуму, и по душе. Время, проведенное вместе с ней, воспринималось как бесценный дар судьбы; совершенно новое, никогда прежде не изведанное ощущение.
Она подняла взгляд от бумаг, увидела, что он смотрит на нее, улыбнулась, и… на один краткий миг Алехандро позабыл, как ему недостает дочери.
* * *
Когда на следующий вечер де Шальяк вызвал его к себе, Алехандро решил, что речь пойдет о том, как продвигается работа над «Хирургией». Однако, увидев выражение лица своего наставника, тут же понял, что причина в ином.
На позолоченном эмалированном подносе в изножье постели лежало письмо. Печать была сломана. Де Шальяк движением подбородка указал на письмо.
— Прочтите.
Алехандро взял письмо, осмотрел печать и поднял взгляд на де Шальяка.
— Оно пришло в середине лета тысяча триста сорок девятого года, — продолжал тот. — Прочтите его и узнаете мнение короля Англии о вашем с Кэт бегстве.
Алехандро развернул пергамент и углубился в чтение. Письмо было написано изящным почерком на придворном французском и начиналось с обычных витиеватых приветствий, по которым он лишь скользнул взглядом. Тон письма нельзя было назвать дружественным, но в нем не ощущалось подлинного негодования.
«Мы находим странным, что лекарем, отобранным вами для обслуживания нашей семьи, оказался человек сомнительного происхождения».
— Сомнительного происхождения, — вслух произнес Алехандро, подняв взгляд на де Шальяка. — Какое деликатное выражение.
Он снова вернулся к чтению.
«Мы, конечно, не забудем случившегося, но искренне надеемся, что в дальнейшем не возникнет ни подобных ситуаций, ни, следовательно, нужды обсуждать их со святым отцом».
— Другими словами, он может использовать случившееся против вас, когда сочтет, что это ему выгодно, — догадался Алехандро.
— Да, это была козырная карта, — подтвердил де Шальяк, — но король так и не успел использовать ее. Клемент умер прежде, чем он сделал свой ход.
— Но почему, недовольный вашими действиями, он не поднял этот вопрос со следующим Папой?
— Иисус сказал: «Кесарю кесарево». Тот же принцип применим и здесь. Как человек другой веры, вы, возможно, незнакомы с ним.
— Так получилось, — ответил Алехандро, — что я читал этот отрывок с Гильомом, когда он изучал вашу Библию.
— В высшей степени достойно одобрения, коллега, что вы проявляете широту и терпимость, занимаясь образованием мальчика. Сам я на такое был бы неспособен, окажись я на вашем месте. Как бы то ни было, нового Папу очень мало интересует рассмотрение проблем вроде той, о которой говорится в этом письме. Он предпочитает создавать свои собственные, что вполне предсказуемо. Со смертью Клемента Эдуард утратил свой шанс.
Алехандро быстро дочитал письмо. Там сквозили неясные угрозы отмщения, если девочка не будет возвращена, но в целом оно было гораздо менее резким, чем он ожидал.
— Создается впечатление, что в те времена он был рад избавиться от нее, а его протесты скорее предназначались для оказания давления на Папу.
— Действительно. Однако обстоятельства изменились, как они имеют скверную привычку делать.
— И теперь, когда она может оказаться полезной для него, он заполучил ее.
— Да, но ненадолго, смею надеяться.
Де Шальяк пошарил под покрывалом, выудил оттуда другой пергамент и положил его на поднос.
— Это послание пришло чуть раньше вечером, когда вы работали с Филоменой. Естественно, мне не хотелось отрывать вас. По-моему, оно предназначается вам, хотя снаружи написано мое имя. Оно тоже из Англии и, что любопытно, запечатано королевской печатью.
Алехандро взял пергамент с подноса и повертел в руках, как бы пытаясь удостовериться, реален ли он или является всего лишь плодом его воображения.
Де Шальяк решил эту проблему за него.
— Откройте и прочтите, — предложил он.
Алехандро медленно развернул одну-единственную страницу, бросил на нее быстрый взгляд и тут же удивленно посмотрел на де Шальяка.
— Но оно на английском! Кто… как…
— Понятия не имею, поскольку сам я этим языком не владею. И хотя письмо запечатано печатью Эдуарда, мне почему-то кажется, что сам он не в состоянии написать такое. Не исключено, конечно, что в преклонные годы он начал проявлять научные склонности и интерес к языку, на котором говорит низший класс его королевства, но мне в это плохо верится. Отсюда я делаю вывод, что письмо предназначается вам, и если это не так, если оно все-таки адресовано мне, я все равно нуждаюсь в вашей помощи, чтобы ознакомиться с его содержанием. Читайте же, коллега, и расскажите, что там такое… я сгораю от любопытства!
Глава 14
Надев костюм, Майкл слышал лишь собственное дыхание — никакого даже легкого свиста, свидетельствующего об утечке воздуха. Его сопровождающие остались далеко позади, а он медленно спускался по растрескавшемуся тротуару к первому дому, где следовало взять образцы. Под тяжелыми сапогами хрустели засохшие заросли пробившихся сквозь асфальт сорняков.
