Как и во время прошлых операций, она позвала на помощь Кэролайн — чтобы отслеживать основные показатели состояния организма Тома. Кристину она приставила подавать инструменты. Алекс стоял на маленьком стуле рядом с матерью и делал то, что она ему велела. К ее удивлению, он оказался способен зажимать вену, пока она прижигала ее. С помощью шприца он отсасывал кровь и выдавливал ее в ведро. Время от времени Джейни передавала ему маленькие куски отрезанной плоти, и он с благоговением складывал их на подносе — для последующего захоронения — без видимых признаков отвращения на лице.
Операция должна была продлиться часа два или даже больше, и в какой-то момент Джейни решила дать краткий отдых рукам, чтобы их не свел спазм. Она оглядела лабораторию; с ведром крови, подносом с кусками плоти и помощниками, делающими свое дело голыми руками, комната сильно напоминала средневековую операционную. Когда все было кончено — на удивление успешно по их невысоким стандартам, — Джейни проследила за тем, чтобы все тщательно отскребли руки.
«Полцарства за что-нибудь антибактериальное», — думала она, наказывая членам своей «хирургической команды» не пропустить ни единой трещинки на руках, поскоблить под каждым ногтем, мыть и полоскать, мыть и полоскать, а потом повторять все сначала. Позже, когда все отправились отдыхать, Джейни уселась на краю постели, которую в обычных обстоятельствах делила с Томом, рассеянно скользя по полу взглядом, пока он не остановился на комоде. Под ним стояли ботинки Тома. Джейни поднялась, отнесла один в шкаф и засунула его за коробку с летней одеждой.
В первые дни после ампутации никто, казалось, не имел представления, что делать, и мог разве что слоняться по территории в тщетных попытках отогнать непреходящую тревогу. Кристина, наверно, единственная не утратила свойственной ей целеустремленности — она немедленно с головой погрузилась в разработку группы кортикостероидов, которые, по ее убеждению, спасли бы ногу Тома, если были бы применены вовремя.
Сердце у Джейни разрывалось, когда она видела, как переживает Кристина. Дочь Тома винила себя в том, что не сумела сделать эту работу раньше. Джейни не жалела слов, чтобы как-то облегчить боль и раскаяние девушки.
— Их надо было ввести не позже чем через несколько минут после того, как Том получил травму, — говорила она, — только тогда не произошло бы воспаления. Пожалуйста, перестань казниться! Прежние времена приучили всех нас к тому, что медицина способна творить чудеса; теперь эти чудеса гораздо менее впечатляющие, только и всего.
— Черт побери, я сама чудо! — со слезами на глазах воскликнула девушка. — И Алекс!
— Да, но другого рода, — ответила Джейни.
Кристина, конечно, сейчас снова вернется в лабораторию; это было ее пристанище.
* * *
Кристина уселась за лабораторный стол. Слезы стекали с кончика носа и капали в чашку Петри. Она высморкалась, поставила чашку в раковину, взяла другую и снова опустилась на свое место. Тут раздался негромкий стук в дверь.
На пороге с подносом в руках стоял Эван Дунбар.
— Надеюсь, я не помешал тебе. Мне подумалось, может, ты захочешь перекусить.
Кристина смахнула со щек слезы.
— Вообще-то я не голодна. Но нет, ты не помешал мне. Входи.
— Ага.
Он поставил поднос на стол.
— Раз ты не будешь есть, тогда, если не возражаешь…
— Нет, конечно. Пожалуйста, поешь сам. Я… я просто не очень голодна.
Эван сел на стул и принялся за суп и хлеб, принесенные для Кристины.
— Вкусно. Уверена, что не хочешь?
— Может, попозже.
— Что ты делаешь?
Она с огорченным видом вытерла руки о фартук.
— Пытаюсь разработать стероиды, предотвращающие воспаление.
— Одно время мой друг Джефф принимал их, после той истории с Уилбуром Дюраном. — И потом, как если бы это могло утешить Кристину, Эван добавил: — Он говорил, они ужасно на него действовали.
— Но они могли спасти папину ногу.
— Ты правда веришь в это?
Кристина молча отвернулась.
Эван тоже почтительно помолчал, а потом сказал, очень тихо:
— Вообще-то это должно было произойти со мной, знаешь ли. Мы с Джеффом были немного похожи, всегда ходили вместе, и Дюран думал, что захватил меня.
У Кристины сделался задумчивый вид, брови сошлись к переносице. Потом в глазах вспыхнул свет — она вспомнила, что Эван рассказывал ей о Джеффе.
— Как, наверно, ужасно с этим жить, — тихо проговорила она.
Эван поставил на стол миску с супом.
— Я каждый день думаю об этом. В некоторые дни больше, в другие меньше. Но она всегда здесь, эта ужасная мысль: на его месте должен был оказаться я. — Он повесил голову. — Я рад, что этого не произошло, и в то же время ужасно стыжусь этих своих чувств.
— Это не твоя вина, Эван. В смысле… ну, судя по тому, что я читала, он же был настоящий монстр…
— Знаю. И все-таки меня всегда грызло чувство вины. И сейчас тоже не отпускает.
— Мне правда очень жаль.
— А мне жаль, что такое случилось с твоим отцом. Господи, какой-то орел! И твой брат был всему свидетелем. Он еще слишком мал, чтобы видеть такие вещи, а потом бежать в темноте через лес…
— Да. Но, думаю, с ним все будет в порядке. Он черпает силы у своей… у Джейни.
— Когда Джефф умер, мать очень помогла мне. Не знаю, что бы я делал, если бы не она.
Кристина заговорила не сразу. Сначала она сделала глубокий вдох и посмотрела в глаза Эвану.
— Джейни на самом деле не мать Алексу.
Эван ошеломленно помолчал.
— Его усыновили?
— Типа того. И меня тоже, в том же смысле. По-моему, сейчас момент не хуже любого другого, чтобы рассказать тебе об этом. Только сначала пообещай мне одну вещь.
— Какую?
— Пообещай, что не разлюбишь меня из-за того, что я расскажу.
— Почему я должен разлюбить тебя из-за того, что тебя удочерили?
— Просто пообещай, и все.
— Ладно. Обещаю. — Эван придвинулся ближе и взял ее за руку. — Я очень люблю тебя, Кристина. Только что-то по-настоящему ужасное может вынудить меня разлюбить тебя.
— Я тоже люблю тебя, Эван. — Она сжала его руку. — Но просто помни, ты обещал.
Глава 21
Няню вызвали обряжать Изабеллу, и Кэт осталась в своей спальне одна, когда Бенуа открыл дверь в ее апартаменты. Голова ее была занята обдумыванием последних деталей бегства, и она не услышала, как он крадется по ковру.
Он стоял в дверном проеме спальни и смотрел, как она сняла белое одеяние, которое должно было помочь ей обрести свободу; она удивленно обернулась, лишь услышав его смех.
