— То есть он не думал, что их следует допускать в вооруженные силы, но никакого предубеждения у него не было.
В ответ Меррил вонзила ложку во взбитые яйца.
— Когда я была молодой, все были чертовски сдержаннее в своих частных делишках.
— Я тоже, — поспешно сказала Дженнис. — То есть, когда я тоже была. Примерно тогда же. — Меррил взглянула на нее, и Джейнис, уловив упрек, добавила: — Хотя, конечно, в другой части света.
— Том всегда говорил, что их можно узнать по походке. Не то, что это меня трогает. — Однако, судя по ее лицу, Меррил это немножко трогало.
— А какая у них походка? — Задавая этот вопрос, Джейнис почувствовала, что перенеслась в раннюю юность, еще до брака.
— Ну, вы знаете, — сказала Меррил.
Джейнис смотрела, как Меррил съедает ложку взбитых яиц. Если это было намеком, она не представляла себе, на что именно. На походку их официанта она внимания не обратила.
— Я не знаю, — сказала она, ощущая себя виноватой за такое невежество, почти инфантильность.
«Ладонями наружу», — хотела сказать Меррил, но вместо этого — что было для нее совершенно нехарактерно — она повернула голову и крикнула: «Кофе!», удивив и Джейнис, и официанта. Быть может она позвала его для демонстрирования.
Когда она повернулась, то снова была совершенно спокойна.
— Том был в Корее, — сказала она. — Дубовые листья
[7]
.
— Мой Билл отбыл воинскую повинность. Она тогда была для всех обязательной.
— Такой холод, что стоило поставить кружку с чаем на землю, как внутри оказывался коричневый лед.
— Суэц он пропустил. Был в резерве, но его не призвали.
— Такой холод, что бритву приходилось опускать в горячую воду, прежде чем поднести ее к щеке.
— Ему нравилось. Он легко сходился с людьми, Билл, хочу я сказать.
— Такой холод, что стоило приложить ладонь к броне танка, и кожа примерзала.
— Пожалуй, гораздо легче, чем я, если сказать правду.
— Даже бензин замерзал. Бензин!
— В Англии была очень холодная зима. Сразу после войны. В сорок шестом, по-моему. Или в сорок седьмом.
Меррил внезапно потеряла терпение. Какое отношение имели страдания ее Тома к холодной зиме в Европе? Нет, право!
— Как ваша гранола? — спросила она.
— Для зубов трудновата. Этот мой коренной. — Джейнис вынула из своей тарелки ядро ореха и постучала им по столу. — Немножко похож на зуб? — Она хихикнула, чем еще сильнее раздражила Меррил. — Что вы думаете о вживлениях?
— У Тома, когда он умер, все зубы были на месте.
— Как и у Билла. — Это было далеко от истины, но сказать что-нибудь другое, значило бы предать его.
— Они не могли воткнуть лопату в землю, чтобы хоронить погибших.
— Кто не мог? — Под пристальным взглядом Меррил, Джейнис сообразила, что к чему. — Да, конечно. — Она почувствовала, что поддается панике. — Ну, я полагаю, в некоторых отношениях это не имело значения.
— В каких отношениях?
— Так, ничего.
— В каких отношениях? — Меррил любила говорить и себе, и другим, что она, разумеется, всегда избегает споров и неприятных объяснений, однако верит в прямолинейность.
— В… ну ведь… люди, которых они хотели похоронить… если было так холодно… ну, вы понимаете, о чем я.
Меррил поняла, но предпочла остаться беспощадной:
— Истинный солдат всегда хоронит своих мертвых. Вам следовало бы это знать.
— Да, — сказала Джейнис, вспомнив «Тонкую красную линию», но ей не захотелось упоминать фильм. Странно, что Меррил нравится разглагольствовать в манере военной вдовы. Джейнис знала, что Том был мобилизован. И если уж на то пошло, Джейнис знала про него и еще кое-что. То, о чем поговаривали в академгородке. То, что она видела собственными глазами.
— Разумеется, я не была знакома с вашим мужем, но все отзываются о нем очень высоко.
— Том был замечательным, — сказала Меррил. — Это был брак по любви.
— Он был очень популярен, так мне все говорили.
— Популярен? — Меррил повторила это слово так, будто оно было более чем неподходящим к теме.
— Так говорят люди.
— Надо просто смотреть в лицо будущему, — сказала Меррил. — Смотреть ему прямо в лицо. Иного не дано. — Это ей сказал Том, умирая.
Лучше смотреть в лицо будущему, чем прошлому, подумала Джейнис. Неужели она, и правда, понятия не имеет? Джейнис вспомнила внезапную сцену за окном ванной, за живой изгородью; багроволиций мужчина расстегивается, женщина протягивает руку, мужчина пригибает ее голову, женщина противится, мимический спор, а снизу из-под пола вихрятся звуки вечеринки; мужчина кладет ладонь на шею женщины, пригибая ее, женщина плюет на его причиндал, мужчина хлопает ее по затылку, и все за двадцать секунд — миниатюра похоти и ярости, пара расходится, герой войны и брака по любви и прославленный щупальщик академгородка застегивается, кто-то дергает ручку ванной, Джейнис кое-как спускается вниз и просит Билла сейчас же отвезти ее домой, Билл отпускает шуточку про цвет ее лица и прикидывает, один или два бокала она выпила, пока он не смотрел. Джейнис окрысилась на него в машине, потом извинилась. С течением лет она заставила себя забыть эту сцену, загнала ее в самую глубь сознания, будто каким-то образом тут были при чем она и Билл. После того как Билл умер, а она познакомилась с Меррил, появилась еще одна причина пытаться забыть…
— Люди говорили, что мне никогда не утешиться. — Выражение Меррил показалось Джейнис чудовищно самодовольным. — И это правда. Я ни-ког-да не утешусь. Это был брак по любви.
Джейнис намазала тост маслом. Ну по крайней мере они тут не подают тосты, уже намазанные маслом, как в некоторых других местах. Еще одна американская манера, с которой она не сумела освоиться. Она попыталась отвинтить крышку баночки с медом, но ее запястье оказалось недостаточно сильным. Тогда она попробовала вскрыть ежевичное варенье — с тем же успехом. Меррил словно ничего не заметила. Джейнис положила треугольничек ничем не сдобренного тоста в рот.
— Билл за тридцать лет ни разу не взглянул на другую женщину. — Агрессивность поднялась в Джейнис, как отрыжка. В разговорах она предпочитала соглашаться с другими людьми и пыталась быть приятной, но порой напряжение, в которое ей это обходилось, заставляло ее говорить вещи, которые ее изумляли. Не сказанное, а то, что она это сказала. И когда Меррил никак не отозвалась, она стала настойчивее. — Билл за тридцать лет ни разу не взглянул на другую женщину.
— Я уверена, вы правы, моя дорогая.
