— А ты чем занимаешься? — спросил я, чтобы хоть как-то его перебить. Мне совсем не хотелось пускаться в пространные философские рассуждения.
— Кстати, тоже издательским делом. У меня свое маленькое издательство. «Хайдбоунд букс».
Что, Лей владеет издательством?! Вот уж чего я никак не ожидал… все что угодно, но только не это. Стало быть, наше с Тони предсказание не сбылось. Не все они стали банковскими клерками.
— Издательство у нас маленькое, но…
— Я знаю ваше издательство. Вы напечатали «Приглушенные искажения» Тони.
«Хайдбоунд букс» издавало маленькие аккуратные книжки в мягких обложках по самой разной тематике: в основном репринтные переиздания, но и оригинальные произведения тоже. Монография Тони вышла в серии «Как мне угодно», названной так по Оруэллу. В своей книге он рассматривает следующий феномен: все хорошие, важные книги остаются непонятыми при первой публикации, независимо от того, как их встретила критика — благожелательно или нет. Если книгу ругают, всегда находятся те, кто готов изощряться в сарказме на публичных диспутах; если же ее хвалят, тогда никому нет дела до ошибок критиков. Флобер говорил, что успех всегда выходит за рамки нормы. Именно фарсовые и скандальные фрагменты принесли такой шумный успех «Мадам Бовари». С точки зрения Тони психология тех, кто превозносит литературное произведение по неверным причинам, значительно интереснее, чем психология тех, кто ругает его по неверным причинам.
— Ага, напечатали. Откликов было мало, но, с другой стороны, мы их и не ждали; для большинства наших критиков это слишком «горячий» материал. Но мне понравилось.
Потом Лей рассказал мне о принципах, на которых он строит свой бизнес. Как я понял, в основном все опиралось на так называемое «творческое банкротство».
— То есть на самом деле мы даже вроде как процветаем. Сейчас вот готовим новую серию. Хотим назвать ее «Грязное чтиво». Переводы скандальных, но стильных произведений… ну, ты понимаешь, что я имею в виду. В основном переводы с французского.
— Интересно.
— Заманчиво, правда?
— В смысле — заманчиво?
— Нам нужен человек, который эту серию запустит. А ты — человек образованный. — Он махнул рукой, обвел взглядом столовую (теперь — такую же шумную, как и двадцать лет назад) и улыбнулся, пытаясь изобразить дружескую, «некоммерческую» улыбку. — Платить будем не меньше, чем ты получаешь сейчас. Поездки. Встречи с известными penseurs.
[144]
— На моем жалованье «Харлоу Тьюсон» явно не обанкротится.
— Мы тоже, есть у меня подозрение. Вот, возьми мою визитку. — Он протянул мне визитную карточку с претенциозными тюльпанчиками, обвивающими его инициалы. — Позвони, если надумаешь.
Я кивнул. Обед подходил к концу. Уже подали сыр, кофе и бренди (годный только на то, чтобы подливать его в кофе). Полковник Баркер поднялся, и я вдруг вспомнил, что у него была привычка больно крутить тебе уши, если ты допускал ошибку в спряжении глаголов. Но теперь, когда он стоял во главе стола, дожидаясь, пока бывшие ученики умолкнут, и отблески света плясали у него на медали, я подумал, что он уже никогда не будет для нас страшным. Он превратился во вполне безобидного старика, которому ты уступаешь место в общественном транспорте.
— Джентльмены, — начал он, — я собирался сказать «мальчики», но вы давно уже не мальчишки, большинство из вас выше меня чуть ли не на голову… джентльмены, каждый раз, когда я встречаю своих бывших учеников на таких вот обедах, я думаю, что все далеко не так плохо, как пытаются нас уверить газетчики. Я правда так думаю. За сегодняшний вечер я переговорил со многими из вас и могу сказать без ложного пафоса, что Школа вправе гордится вами. (Звон столовых приборов, топот ног — все это было похоже на объявление об участии школьной спортивной команды в каком-нибудь городском первенстве.) Я знаю, теперь это модно: унижать и позорить все, что на протяжении долгих лет считалось правильным. Но я человек старомодный и не следую моде. Я считаю, что если что-то на протяжении долгих лет считалось правильным, то исключительно потому, что оно ХОРОШЕЕ. (Снова топот и звон.) Я не буду занимать ваше время и талдычить о том, что я думаю. Скажу только одно. Когда вы станете старыми, как я (крики: «Не верим, никакой вы не старый»; Баркер улыбнулся; его голос приобрел этакую сердечную хрипотцу), вы поймете, что я сейчас чувствую. Сколько таких вот учеников прошло через мои руки — могучая река из мальчишек, которая впадает в море взросления. А мы, учителя, чем-то похожи на смотрителей шлюзов. Мы смотрим за состоянием берегов, мы делаем так, чтобы река текла без преград, иной раз (он вдруг стал очень серьезным) нам приходится прыгать в воду и вытаскивать утопающих. И хотя временами на воде появляется рябь, мы твердо знаем, что в конечном итоге эта река дотечет до моря. И сегодня я удостоверился в том, что мой скромный вклад в ваше взросление и воспитание не пропал даром. Смотритель шлюза может спокойно уйти на пенсию — ему есть чем гордиться. Хочу сказать вам: спасибо. А теперь говорливый старик умолкает, так что вы пейте свой кофе спокойно.
Домой я приехал немного пьяным (мы с Тимом зашли в буфет на станции Бейкер-стрит и выпили там по парочке, насмехаясь над проникновенной речью Баркера), но довольным и радостным. Марион уже легла, но не спала, а читала книжку — монументальную биографию Блумсбери. Огромный том давил ей на живот, как пресс-папье. Я снял ботинки, забрался на кровать и положил руку на грудь Марион.
— Забыл уже, как они выглядят, — улыбнулся я.
— Отсюда вывод: ты пьян, — отозвалась она, но без всякого недовольства или упрека.
Я убрал руку, оттянул ворот рубашки Марион, дунул туда и внимательно посмотрел.
— Сейчас проверим. Если соски сейчас позеленеют… Ага, точно позеленели. Ты, как всегда, права, любовь моя. Ты, как всегда, права. А мне… — я встал на колени и ласково посмотрел на нее, — …мне предложили работу. И знаешь кто? Лей Отвисшее Яйцо.
— Кто? — Марион убрала мою руку со своей груди, куда она (рука, я имею в виду) упорно подбиралась. — Кто?!
— Отвисшее Яйцо, так мы его называли в школе, — начал я тоном капризной знаменитости, у которой берут интервью, — потому что, когда мы ходили купаться, а купались мы голыми, до самого выпускного класса, я имею в виду, что в шестом классе мы уже не ходили купаться, но до этого часто ходили и все время купались голыми, и у Лея, я как сейчас помню, и все из нашего выпуска помнят, если не веришь, можешь позвонить Пенни, он подтвердит, так вот, у Лея одно яйцо было ниже другого на два с половиной дюйма… может быть, я не так запомнил, но я уверен, что на два с половиной, не меньше… В то время как раз вошли в моду штиблеты с резинкой, и мы с ребятами шутили, что Отвисшее Яйцо — единственный человек на свете, у кого мошонка с резинкой. И вот теперь Отвисшее Яйцо предлагает мне работу. Я не понимаю. У меня что, нет работы?!
Пока я произносил свою вдохновенную речь, я умудрился запустить руку под одеяло и забраться под ночную рубашку Марион уже с другой стороны.
